Статья: Словосочетание

Статья: Словосочетание

О.С. Ахманова

Хотя вопрос о предложении не подлежит специальному рассмотрению в настоящей работе, его необходимо затронуть для того, чтобы отграничить словосочетание от предложения: смешение этих двух принципиально различных категорий имеет место не только в буржуазной, но и в советской лингвистике.

В. В. Виноградов следующим образом характеризует различие между словосочетанием и предложением:

«Словосочетание и предложение — понятия разных семантических рядов и разных стилистических плоскостей. Они соответствуют разным формам мышления. Предложение — вовсе не разновидность словосочетания, так как существуют и слова-предложения. Но оно и по внутреннему существу своему, по своим конструктивным признакам непосредственно не выводимо из словосочетания. …Словосочетание только в составе предложения и через предложение входит в систему коммуникативных категорий речи, средств сообщения. Но оно относится так же, как и слово, и к области "номинативных" средств языка, средств обозначения. Оно так же, как и слово, представляет собой строительный материал, используемый в процессе языкового общения. Предложение же — произведение из этого материала, содержащее сообщение о действительности. Словосочетание в русском языке, если оно не представляет собой фразеологического сращения или фразеологического единства, т. е. неразложимого семантического образования, свободно дробимо на слова и представляет собой продукт семантического распространения слова. Оно складывается из "частей речи", но реализует все многообразие своих смысловых возможностей в предложении» [*2]. «Словосочетание — это сочетание слов, организованное по законам данного языка и выражающее какое-нибудь понятие, хотя и сложное, и способное служить его обозначением. Это свободный эквивалент фразеологической единицы» [*3].

Из сказанного никак не следует делать вывод, что для предложения совсем не имеет значения конструктивный момент, что учение о предложении может быть сведено к учению об интонационном оформлении высказываний. Вместе с В. В. Виноградовым и А. И. Смирницким мы считаем, что основным признаком предложения является предикативность, т. е. выражение предикации, под которой понимается отнесение содержания высказывания (предложения) к действительности — сообщение о действительности. Без предикативности высказывание не имеет практической, действенной ценности в общении людей.

Предикация обычно или нормально выражается определенным грамматическим оформлением предложения или какой-либо его части. —ля выражения предикации могут быть наиболее приспособленными также определенные единицы лексики (как, например, глагол). Наконец, предикация в той или иной мере выражается интонацией, интонацией сообщения. Очень существенно при этом, что эти различные средства выражения часто вступают во взаимодействие и одно и то же конкретное средство может играть различную роль в зависимости от того, с чем оно сочетается. Хотя интонация и является как будто наиболее универсальным средством предикации, так что остальные средства применяются как бы на ее фоне, она нередко оказывается средством недостаточно точным и определенным. Потому она довольно часто отходит как бы на второй план, и ее роль становится мало заметной. Поэтому и письменная речь понимается без труда, несмотря на то, что интонация отражается в ней крайне несовершенно и условно (с помощью, главным-образом, пунктуации).

Из сказанного следует, что предметом синтаксиса не может быть только предложение, рассматриваемое как «звуковая единица». Предметом синтаксиса является сочетание слов в предложении [*4]. Следовательно, синтаксис должен изучать как специфическую природу предложения и его членов, так и свойства и особенности, правила и закономерности сочетания слов в предложении. Вместе с тем никак нельзя упускать из виду то обстоятельство, что в живой языковой действительности слова, поступая в распоряжение грамматики, входят одновременно друг с другом в сложные лексические взаимоотношения, почему совершенно неправильным и недостаточным является деление всех словосочетаний на две группы (вроде free и mechanized у Гардинера или синтаксических и лексических у И. И. Мещанинова). Реальное положение вещей во много раз сложнее такого грубого двойного деления и требует поэтому гораздо более глубокого и тонкого исследования;, оно не может быть понято на основе одних общих и приблизительных суждений, необходимо детальное и кропотливое изучение фактов разных конкретных языков. Обязательной предпосылкой должно явиться ясное различение следующих двух понятий: «сочетание слов в предложении и его правила» и «словосочетание», причем последнее не в качестве продукта любого сочетания или соединения слов, а как особого рода соединение, специфика которого и должна быть определена в отдельности для каждого языка. Это в высшей степени плодотворное различение, сделанное В. В. Виноградовым, занимает важное место в той синтаксической теории, которая в деталях и разрабатывается им в настоящее время.

Словосочетание принадлежит к той же грамматико-семантической сфере, что и слово, оно, так же как слово, имеет номинативный характер, относится к номинативным средствам языка. Также, как и слово, оно может по-разному функционировать в предложении, наряду со словами входить в состав узловых центров предложения — его членов, на которые предложение делится в соответствии с теми узловыми пунктами, какие выделяются в нашей мысли. Хотя мы предполагаем остановиться на этом вопросе несколько подробнее ниже, необходимо сразу же обратить внимание на полную неправомерность делаемого теперь так часто вывода, что вопрос о таком членении мысли, то есть о членах предложения, уже не является предметом языкознания. Предложения различаются в разных языках не только действующими в них правилами сочетания слов. Они очень определенно различаются и строением членов предложения, т. е. характером расположения и соотношения тех узловых центров, о которых только что шла речь и для обозначения которых нет никакого основания вводить новые термины. Весьма существенно различаются в разных языках и особенности функционирования тех или других аналогичных (а в родственных языках даже тождественных по общей форме) словосочетаний.

Прежде чем перейти к рассмотрению конкретного материала, нам очень важно несколько подробнее остановиться на синтаксической теории В. В. Виноградова [*5].

Всякое предложение в известных нам языках непременно состоит из слова или слов. Если оно состоит из более чем одного слова, составляющие его слова соединяются по правилам грамматики. Однако не все правила соединения и не все виды связи между словами в предложении являются одинаковыми. Напротив, они очень резко качественно различаются. Из трех основных типов связи — атрибутивной, комплетивной и предикативной (мы принимаем классификацию А. И. Смирницкого) [*6] только первая всегда дает словосочетание; второй тип связи дает словосочетание только в своих более тесных формах; третий не дает его никогда.

Учение о словосочетании тесно связано с учением о частях речи. Словосочетания классифицируются по главному слову как именные, глагольные и т. п., и в зависимости от принадлежности к той или другой категории, выполняют разные функции в составе предложения и по-разному входят в состав сложных словосочетаний. Хотя такие понятия, как согласование, управление и т. п., относятся и к словосочетанию и к предложению, они имеют в отношении к этим категориям совершенно разный объем и характер. То же относится и к ритмико-интонационным средствам.

Как важное отличие словосочетаний от таких соединений (сочетаний) слов, которые ими не являются (например, при обособлении — Никита, расчесанный, чистый, …в так называемом полупредикативном словосочетании — усталая, она (нуждалась в отдыхе), или при однородных членах — со страхом и жадно; между окнами и по стенам и т. п.) отмечается наличие семантических ограничений для тех или иных типов словосочетаний, свойственная им «идиоматичность». Поэтому наряду с такими словосочетаниями, в которых атрибутивная или тесная комплетивная связь выступает в своем наиболее общем или собственно синтаксическом виде без сколько-нибудь существенных осложнений фразеологического характера и которые поэтому выступают как примеры словосочетания продуктивного [*7] (например, косить сено, нести дрова, серая туча, мокрый песок, усердно заниматься, ласково ответить и т. п.), во всех известных нам языках имеются такие словосочетания, где синтаксические связи оказываются семантически несвободными, ограниченными со стороны фразеологических отношений между соединяемыми словами. В русском языке такого рода словосочетания особенно хорошо иллюстрируются на сочетаниях глаголов и отглагольных имен с предлогами (при совпадении предлога у глагола и образованного от него имени), например надеяться, жаловаться, согласиться на и, соответственно, надежда, жалоба, согласие на и т. п. Отсюда невозможность исследования синтаксиса языка без группировки слов по семантическим разрядам в зависимости от особенностей их синтактико-фразеологических связей. По мере усложнения фразеологических отношений мы переходим в область лексически связанных, непродуктивных словосочетаний и постепенно оказываемся за пределами живого синтаксиса, в сфере семантически замкнутых схем построения. —етальное изучение словосочетаний в разных языках должно дать обобщенные категории, на базе которых выделяются члены предложения.

В особую проблему синтаксиса предложения выделяется вопрос о типах предикативных конструкций. Как уже было сказано выше, предикативное сочетание (или предикативная конструкция) и синтаксические отношения между словами в этой конструкции подчинены особым законам, отличающимся от тех, которые действуют в словосочетании (например: Слышишь ли ты? Слышу. Я считаю Вас честным. Пришел веселый и т. п.). Характер связей в предложении гораздо сложнее, чем в словосочетании, так как в нем не только используются связи, свойственные словосочетанию, но вводятся еще и новые. Предложение отличается от словосочетания также особой интонацией — интонацией сообщения, которой словосочетание не знает.

Выше было сказано, что семантически несвободные словосочетания, ограниченные со стороны фразеологических отношений между соединяемыми словами, особенно хорошо иллюстрируются для русского языка на сочетаниях глаголов с предлогами (в области так называемого «предложного управления»). Специфичность таких связей, с вытекающей отсюда необходимостью, для подлинного проникновения в синтаксические особенности того или другого конкретного языка, группировки слов по семантическим разрядам в зависимости от особенностей их синтактико-фразеологических связей может легко быть показана и на материале, например, сравнения таких близкородственных языков, как скандинавские. При этом интересно отметить, что в некоторых скандинавских языках связь с предлогом оказывается настолько тесной, что предлог сохраняется и в конструкции с инфинитивом (ср. русское надеяться на успех, надежда на успех, надеяться (на то, чтобы) успеть) [*8].

Что касается предикативных конструкций, то хотя типы предикативных конструкций в близкородственных скандинавских языках в основном вполне совпадают, употребление тех или иных конструкций в этих языках оказывается далеко не одинаковым, что проявляется особенно наглядно при сравнении переводов с одного из таких языков на другой. Так, например, в датском языке (и, хотя и менее определенно, также и в риксмоле) предикативная конструкция с der употребляется гораздо шире, чем в шведском языке. (В связи с вопросом о различении предикативной конструкции и словосочетания важно обратить внимание на следующее обстоятельство. Если, сравнивая словосочетания в соответствующих языках, мы никогда не стали бы сопоставлять такие фразы, как, например: Han vill uppmana dem at hålla и Han vil opfordre dem til at holde или Alle var de nysgjerige efter at se и Alia voro nyfikna att se (Hulthen, цит. произв., стр. 274 и 276), поскольку там в центре внимания должен находиться фразеологический момент, здесь мы не только можем взять примеры с синонимами (moln, sky), но могли бы даже воспользоваться такими параллелями, как Der er bare stilheden tilbage — Endast tystnaden er kvar, поскольку здесь уже идет речь о конструкции и момент словосочетания, хотя он и включается, отходит на задний план).

Приведем примеры.

То же соотношение сохраняется между датским и шведским и в тех случаях, когда обстоятельство стоит на первом месте:

В тех случаях, когда определенное явление освещается не с точки зрения действующего лица, а с точки зрения ситуации, но не путем помещения обстоятельства на первое место (употребления обстоятельства в качестве логического подлежащего), в шведском языке употребляется предикативная конструкция с det. Например:

Приведенное сравнение предикативных конструкций в близкородственных языках показывает полную неприемлемость сведéния синтаксиса предложения к «распространению лингвистических моделей, перекрывающих изоглоссы, по определенной культурной области», как это делает Туодл (W. F. Twaddell), или к некой абстрактной «средней западноевропейской», как хотел бы Уорф (В. L. Whorf). Приведем еще пример. По-русски очень естественно употребляется глагол оказываться в конструкциях, начинающихся на оказывается, что…. Однако соответствующее употребление близких к нему по общему характеру значения глаголов показываться, рассматриваться и т. п. практически невозможно. К чему приводит недооценка специфики языков в области синтаксиса предложения, можно показать на примере неудачных попыток переводчика резюме статей на русский язык в «Zeitschrift für Phonetik und allgemeine Sprachwissenschaft», Heft 1/2, 3/4, 1946, S. 92 и 150: Es wird gezeigt, dass diese Aufgabe undurchführbar ist—«Показывается, что эта задача непроводима» (!); Es wird untersucht, ob ihnen linguistische Gruppen entsprechen — «Рассматривается поскольку (т. е. «ли», «соответствуют ли») им соответствуют лингвистические, звуковые группы». Оставляя в стороне «оказывается», которое представляет собой своего рода «модальное слово», неудачу указанного переводчика можно объяснить следующим образом: если по-немецки es wird gezeigt, es wird untersucht и т. п. уже содержит в себе элемент того, что А. И. Смирницкий называет местоименностью [*10], то в русских показывается, рассматривается и т. п. этого элемента не содержится, вследствие чего необходимо начинать предложения подобного рода с указаний на то, где нечто рассматривается, показывается и т. п.

Важной частью синтаксического учения В. В. Виноградова является четкое разграничение понятий словосочетания и синтагмы. «Синтагма — это семантико-синтаксическая (стилистическая? — О. А.) единица речи, отражающая «кусочек действительности», наполненная живой экспрессией и интонацией данного сообщения» [*11]. «Словосочетанию — в отличие от синтагмы — вообще не присуща «интонация сообщения». Словосочетание имеет интонацию лишь в том смысле, в каком интонация… свойственна сложному слову или фразеологической единице типа железная дорога, яблоко раздора и т. п.» [*12].

«Понятие синтагмы не устраняет понятия словосочетания. Напротив, оно предполагает его… Синтагма и словосочетание — понятия разных синтаксических планов. Учение о словосочетании — необходимое восполнение грамматического учения о слове и предложении. Оно тесно связано с лексико-семантическим изучением фразеологических единиц в составе русского языка. Учение о словосочетании необходимо для понимания конструктивных своеобразий разных видов синтагм…» [*13].

Эти положения В. В. Виноградова им очень обстоятельно аргументированы и разъяснены на многих примерах. Таким образом, создается прочная теоретическая база для того, чтобы положить конец принципиальному неразграничению, смешению таких существеннейших языковых категорий, как слово и словосочетание, для которого основанием служило долгое время (и продолжает служить и сейчас) то понимание, какое вкладывалось в термин «синтагма» де Соссюром [*14]. Мы сказали, что соссюровская синтагма продолжает и по сю пору служить теоретической основой для смешения, принципиального неразграничения слова и словосочетания. При этом она либо выступает под своим старым названием [*15] как «типовая структура» языка, составляющаяся из «монем» и являющаяся основным средством, позволяющим приспособить «линейность языка» к «многомерности окружающего мира», либо фигурирует под разными новыми названиями, как, например, «таксемы» и «тагмемы» у Блумфилда, «малые речения» (minor sentences) у Блока и Трейджера и т. п. Наибольшее распространение получил для ее обозначения в американской лингвистике термин «непосредственно-составляющие» («Immediate constituents, I. С.») [*16].

Итак, словосочетание представляет собой особую лингвистическую категорию, принципиально отличную от предложения, синтагмы и далее от таких уже более неопределенных, с синтаксической точки зрения, понятий, как «сочетание слов», «ритмическая группа» и др. Одной из важных его особенностей является то, что оно, «…так же, как и слово, представляет собой строительный материал, используемый в процессе языкового общения». Однако словосочетание не только не тождественно со словом, но и не является даже его «эквивалентом» («словосочетание — свободный эквивалент фразеологической единицы»). Поэтому словосочетание и слово разграничиваются в языке вполне отчетливо. То, что, например, в германских языках имеются сложные случаи, ни в какой мере не противоречит только что сделанному общему утверждению. У слов разных категорий признаки «слова» могут быть более или менее отчетливо и определенно выражены, т.е. слова разных категорий являются «словами» не в одинаковой степени. Однако эти различия носят количественный характер, остаются различиями в пределах одного и того же качества, одной и той же категории; поэтому стирания границ между категориями слова и словосочетания в германских языках (так же как и в русском языке) не происходит.

[*1] Историю вопроса о словосочетании см. у В. П. Сухотина. Проблема словосочетания в современном русском языке. «Вопросы синтаксиса современного русского языка». М., 1950, стр. 127—149. О словосочетании (в отличие от предложения, синтагмы и др.) см. у акад. В. В. Виноградова в том же сборнике, в ст. «Идеалистические основы синтаксической системы проф. А. М. Пешковского…», «Синтаксис русского языка акад. А. А. Шахматова» и особенно «Понятие синтагмы в синтаксисе русского языка».

[*2] Сб. «Вопросы синтаксиса современного русского языка», стр. 38.

[*3] «Вопросы синтаксиса современного русского языка», стр. 42.

[*4] См. И. Сталин. Марксизм и вопросы языкознания. М., Госполитиздат, 1953, стр. 23—24.

[*5] См. Грамматика русского языка. Изд. АН СССР, т. И, ч. 1. М. 1954, а также статью В. В. Виноградова: «Вопросы изучения словосочетаний» («Вопросы языкознания», № 3, 1954).

[*6] А. И. Смирницкий различает три вида синтаксической связи: атрибутивную, комплетивную и предикативную. Комплетивная, или дополнительная, связь служит для введения второстепенного члена предложения, связанного со сказуемым процессно-предметным отношением.

Комплетивная связь занимает как бы промежуточное положение между предикативной и атрибутивной. Эта связь не создает предложения. Посредством комплетивной связи слова включаются в предложение по мере его развития. В комплетивной связи каждый элемент более свободен, нежели в атрибутивной или предикативной связи.

[*7] При этом входящие в них слова выступают в свободных или основных номинативных значениях. См. В. В. Виноградов. Основные типы лексических значений слова. «Вопросы языкознания». М., Изд-во АН СССР, 1953. № 5, стр. 3—30.

[*8] Cp. Lage Hulthen. Studier i jämförande nunordisk syntax. Göteborg, 1944, S. 271.

[*9] Ср. Нulthen. Ук. соч., стр. 55.

[*10] См. А. И. Смирницкий. Об особенностях обозначения направления движения в отдельных языках. «Иностр. яз. в школе», 1953, № 2.

[*11] Сб. «Вопросы синтаксиса современного русского языка», стр. 253.

[*12] Там же, стр. 41.

[*13] Там же, стр. 254.

[*14] Понимание «синтагмы» у де Соссюра изложено и подвергнуто критическому разбору акад. В. В. Виноградовым в цит. работе, стр. 185—186.

[*15] Наиболее последовательной в этом отношении из новых работ представляется статья Francis Mikuš. Quelle est en fin de compte la structure-type du langage… «Lingua», vol. III, 4, 1953, pp. 430—470.

[*16] О «непосредственно-составляющих» см. О. С. Ахманова. О методе лингвистического исследования у американских структуралистов. «Вопросы языкознания», 1952, № 5, стр. 94.

Причина вытеснения блумфилдовских «таксем» и «тагмем» «непосредственно-составляющими» и др., по-видимому, действительно заключается в туманности введенных Блумфилдом понятий. В самом деле, как можно объединять таксему с фонемой («Like a phoneme, a taxeme, taken by itself, in the abstract, is meaningless», Language, стр.166), если под «таксемами» понимаются: 1) порядок (слов и морфем), 2) модуляция (вторичные фонемы силы и тона — of stress and pitch), 3) фонетическая модификация djuwk/doč и 4) селекция («выбор» глагола, прилагательного и т. п.; ср. «О методе…», стр. 98). Отсюда и путаница с определением тагмемы («The smallest meaningful units of grammatical form», Language, p. 166): как могут «тагмемы быть мельчайшими значащими единицами грамматического построения», если они состоят из нескольких таксем, которые, как явствует из только что приведенной расшифровки понятия «таксема», никак не могут рассматриваться как «лишенные значения» (подробно об этом см. К. L. Pike. Taxemes and Immediate Constituents. «Language», vol. 19, No 2, Apr.—June 1943, pp. 65—69).