Статья: О постепенном развертывании и совершенствовании основ грамматического строя (на материале чукотского языка)

П. Я. Скорик

Грамматический строй языка, как и весь язык в целом, развивается путем постепенного развертывания и совершенствования его основных элементов по присущим этому языку внутренним законам развития. Следовательно, для правильного понимания грамматического строя необходимо выявлять историю развития каждого изучаемого языка, ибо история языка и есть проявление внутренних законов его развития.

Изучение истории развития бесписьменных языков, так же как н письменных, в первую очередь должно опираться на сравнительно-исторический анализ как фактов внутри системы исследуемого языка, так и фактов систем родственных языков.

<…> На основе сравнительно-исторического анализа чукотского и родственных ему корякского и ительменского языков можно попытаться выявить хотя бы в общих чертах историю образования современного грамматического строя чукотского языка.

Чукотский язык по грамматическому строю обычно относится к инкорпорирующим. В лингвистической литературе до последнего времени было широко распространено мнение, что в языках этого типа инкорпорация является едва ли не единственным способом выражения грамматических отношений. <…>

Между тем углубленное изучение этого вопроса показало, что и в таких типичных инкорпорирующих языках, как языки чукотской группы (чукотский, корякский и ительменский), агглютинация представлена шире, чем инкорпорация. Значительное место в них занимают также аналитический и другие способы выражения грамматических отношений. Предложение в этих языках обычно состоит из сочетаний самостоятельно оформленных слов. Лишь в отдельных случаях в таких члененных предложениях употребляются инкорпоративные комплексы. Эти комплексы, представляющие собой сочетание лексических единиц, объединенных словоизменительными аффиксами в одно грамматическое целое, возникают в зависимости от смысла высказывания как один из грамматических приемов.

Таким образом, инкорпорирующими языки называются не потому, что в них инкорпорация является единственным или преобладающим способом выражения грамматических значений, а потому, что этот способ представляет собой их характерную особенность.

Наряду с инкорпорированием второй особенностью чукотской группы языков является наличие в них так называемой эргативной конструкции предложения.

<…> Между тем сравнительный анализ живых и омертвевших форм чукотского и родственных ему языков показывает, что инкорпорация и эргативная конструкция не представляют собой различных ступеней развития этих языков. Языковой материал свидетельствует о том, что как в чукотском, так и в родственных ему языках инкорпорация и эргативность возникли и развивались одновременно как результат постепенного развертывания и совершенствования основных элементов языка на основе присущих ему внутренних законов развития. Ни одно из этих явлений не представляет собой пережиточно сохранившегося реликта другого состояния языка. Оба они живые и продуктивные способы выражения грамматических отношений современного языка. <…>

Инкорпорация в чукотском и родственных ему языках, как это уже известно в лингвистической литературе, представляет собой способность этих языков объединять ряд основ в одно грамматическое целое. В инкорпоративном образовании ведущим, стержневым компонентом является конечная основа, она выражает главное значение такого своеобразного комплекса. Все основы, предшествующие конечной, определяют ее, конкретизируют ее значение. Короче говоря, инкорпоративный комплекс в чукотском языке является особой формой связи слов, входящих в одну синтагму.

Установлено, что все инкорпоративные образования в чукотском языке по своему составу, значению и синтаксической роли сводятся к трем основным типам комплексов: именному, глагольному и наречному. В историческом плане наречный комплекс особого интереса не представляет, так как генетически он всегда восходит либо к именному, либо к глагольному комплексу. Поэтому без ущерба для намеченной темы рассмотрение его может быть опущено. Что касается именного и глагольного типов комплекса, то они в данном случае представляют непосредственный интерес и будут подвергнуты подробному анализу.

Это необходимо для попытки выявить подлинную историю инкорпоративных образований, а тем самым составить правильное представление и о тесно связанной с ними, как это дальше будет видно, эргативной конструкции предложения. Кроме того, проделанный за последнее время анализ материала дает возможность внести в вопрос об инкорпорации некоторые уточнения фактического порядка. <…>

Именной и глагольный комплексы имеют те же аффиксы словообразования и словоизменения, что и обычные имена существительные и глаголы, но отличны от них по значению. Именной комплекс, например, отличается от обычного существительного тем, что обозначает не только предмет, но и признаки, сопутствующие ему в каждом отдельном случае. Так, например, кэмэ-н'ы — существительное «блюдо», а тур-тэн'-утт-ы-к'эмэ-н'ы — именной комплекс «новое красивое деревянное блюдо» [1] .

Глагольный комплекс в отличие от обычного глагола выражает не просто действие или состояние, а действие вместе с объектом или признаком, сопутствующим ему в каждом конкретном случае. Так, например, ты-йн'э-н — глагол «(я)-нагрузил-(его)», а т-этчы-так'ъа-йн'а-н [2] — глагольный комплекс «(я)-тяжело запасом нагрузил-(его)».

В формальном единстве инкорпоративного комплекса сохраняется семантическая самостоятельность его составных частей. Состав и сочетание компонентов как именного, так и глагольного комплексов всегда временны и зависят от семантики предложения, например; га-тор-пойгы-ма — «с новым копьем», г a - mop -майн'ы-пойгы-ма — «с новым большим копьем» (га- и -ма — аффиксы сопроводительного падежа), ты-гытгы-лк'ыт-ы-ркын —«к озеру иду», ты-майн'ы-гытгы-лк-'ыт-ы-ркын «к большому озеру иду», ты-майн'ы-вала-мн'а-ркын —«большой нож точу» (ты- и -ркын — глагольные аффиксы 1-го л. ед. ч. наст. вр.}.

Инкорпоративные образования возникают лишь в предложениях определенного грамматического значения, о чем будет сказано ниже. При других условиях компоненты комплекса выступают в виде самостоятельно оформленных слов. <…>

<…> В чукотском языке имеется значительное количество способов для выражения различных оттенков качественного признака предмета, и одним из таких способов является инкорпорирование определяемым качественной или глагольной основы. Этот способ противостоит всем сочетаниям самостоятельно оформленного определения с определяемым. Если именной комплекс с инкорпорированной качественной или глагольной основой всегда выражает чисто атрибутивные отношения, то в сочетании с определяемым самостоятельно оформленных определений атрибутивные отношения передаются с различной степенью оттенка предикативности, например: илг-ы-л(г)-ын — «обладающий белизной (являющийся белым)», чэйв-ы-л(г)-ын-— «ходящий», н-илг-ык'ин— «бел (является белым)», ны-чейв-ы-к'ин — «ходит (является ходящим)». <…>

<…> Оттенки признака предмета, выраженные инкорпорированием, с одной стороны, и сочетинаем самостоятельно оформленных слов — с другой, а также оттенки вопросов, относящихся к определениям, можно проследить путем сопоставления приводимых ниже пар предложений:

1. К'ырым н'утку ымы ыннэн[ра(к')-вытвыт] отт-ы-вытвыт нынн'-э ркын — «Здесь ни один древесный лист не растет»; Гымыан к'эйвэ ванэван мылъун вытвыт [рэ(к' )-кин?] утт-ы-кин, ымылъо ытрач [рэ(к')-кин?] йомротт-ы-кэн — «Я в самом деле не нашел листа (чего?) дерева, все только (чего?) кустов (листья)».

2. Н'отк'эн [ра(к')-гатле?] амнон'-гатле ымы нъалек'атк'эн? —«Эта (какая, что за птица?) тундровая птица тоже плавает?» Иам [рэ(к')-кин?]эмнун'- кин гатле н'утку варкын? — Почему (откуда? к чему относящийся?) из тундры (к тундре относящаяся) птица здесь находится?».

3. Ытлята гымыкы энмэч [рэк'-эвиръын?] льэлен'-эвиръын гэтэйкылин — «Мать мне уже (какую? что за одежду?) зимнюю одежду сделала»; Гымыкы-ым ытлята гэтэйкылин эвиръын (титэ-кин?) лъэлен'-кин ымы эле-кин. — «А мне мать сшила одежду и (какую? к какому времени относящуюся?) и зимнюю (для зимы) и летнюю (для лета)».

4. Эмнун'кы ымы [ра(к')-рат?] отт-ы-рат ынкъам [ра(к')-рат?] выкв-ы-рат гатайкын'н'оленат — «В тундре тоже (какие? что за дома?) деревянные-дома и (какие? что за дома?) каменные-дома стали строить»; Н'эйык нытвак'энат ярат (рэк'-ин?) утт-ин, н'эйгин'кы-ым (рэк'-ин?) выкв-эн — «На горе стоят дома (из чего?) из дерева, а под горой (из чего?) из камня».

5. Рэнмык (рэк'-иръын?) н'инк'эй-иръын ныймэтвак'эн — «На стене (какая? что за кухлянка?) мальчишечья кухлянка 3 висит»; Ынпын'эвк'эйэ нинэнрык'ин иръын (мик-ын?) н'инкэй-ин— «Старуха несет кухлянку (чью? кого?) мальчика».

В каждом первом из приведенных здесь пар предложений атрибутивные отношения выражаются инкорпорированием, а в каждом втором — сочетанием самостоятельно оформленных слов. Как можно судить даже по переводу, эти два способа выражают далеко не одинаковые атрибутивные отношения. Определения, выступающие в виде самостоятельно оформленных слов, в зависимости от их формы и семантики основы, как это видно из поставленных к ним вопросов, выражают различные оттенки отношения. Так, определения, представляющие собой предметные основы с формантом ин~кэн выражают признак предмета по его отношению к другому предмету: вытвыт рэ(к')-кин? — «лист чего ( к чему относящийся)?», вытвыт утт-ы-кин — «лист дерева (к дереву относящийся)»; признак предмета по его отношению к месту: гынник мин'кэ-кин? — «зверь откуда (к какому месту относящийся)?», гынник' ан'к'а-кэн— «зверь моря (к морю относящийся)»; признак предмета по его отношению ко времени: эвиръын титэ-кин? — «одежду для чего (к какому времени относящуюся)?», эвиръын льэлен-кин? — одежду для зимы (к зиме относящуюся)». Определения, образованные посредством суффикса ин~эн от основ, обозначающих неодушевленные предметы, выражают признак предмета по его материалу, например: яран'ы рэк'-ин? — «дом из чего?», яран'ы утт-ин — «дом из дерева». Выступающие в той же форме определения с основами, обозначающими одушевленные предметы, выражают признак предмета по его принадлежности, например: иръын мик-ын? — «кухлянка чья? (кому принадлежащая?)», иръын н'инк'эй-ин — «кухлянка мальчика».

Таким образом, эти определения представляют собой три группы своеобразных относительных прилагательных: 1) показывающие отношение к предмету, месту и времени (утты-кин — «дерева», ан'к'а-кэн — «моря», лъэлэн'-кин — «зимы»); 2) показывающие материал (утт-ин — «из дерева», выкв-эн — «из камня»); 3) показывающие принадлежность нинкэй-ин — «мальчика»). 4

Иначе обстоит дело в первых из приведенных примеров. В каждом из них определение инкорпорируется определяемым в виде неоформленной основы. И независимо от того, какой основой представлены инкорпорированные определения, они, как это видно из примеров, отвечают на один и тот же вопрос.

Этот вопрос, так же как и в рассмотренных выше комплексах с качественными определениями, выражается путем инкорпорирования вопросительной основы рэк'~рак' и тоже предполагает общекачественную характеристику предмета, например: рэ(к')-вытвыт? — «какой (что за) лист?», утт-ы-вытвыт —«древесный лист»; рэ(к')-гынник? —«какой (что за) зверь?», ан'к'а-гыннэк — «морской зверь»; рэк'-эвиръын? — «какая (что за) одежда?», льэлэн'-эвиръын — «зимняя одежда»: ра(к') -рат?— «какие (что за) дома?», отт-ы-рат — «деревянные дома»; рэк'-иръын? - «какая (что за) кухлянка?», н'инк'эй-ыръын — «мальчишечья кухлянка».

Таким образом, инкорпорирование определения или самостоятельное его оформление зависит от того, какой оттенок выражаемого им признака в данном случае преобладает: качества или отношения 5 .

Выражение признака с преобладанием качественного оттенка в чукотском языке передается посредством инкорпорирования определяемым определения в виде неоформленной основы (н'инк'эй-лилит — «мальчишечьи рукавицы»). Определения же, выступающие в виде самостоятельно оформленных слов, выражают признак с преобладанием оттенка отношения (н’инк’эй-инэт лилит – «мальчика рукавицы»). <…>

В определениях, выражающих признак предмета по его отношению к месту, не может преобладать качественный оттенок признака, и потому в основных формах они не инкорпорируются, а всегда выступают в виде самостоятельно оформленных слов. В предложении Кытур инэпиригъи н’инкэй н’уткэ-к’ин – «В прошлом году взял (приз) мальчик здешний (который здесь)» самостоятельно оформленное определение н 'уткэ-кин отвечает на вопрос мин'кэ-кин? —«откуда? (к какому месту относится?)». В нем на первый план выступает значение основы, указывающее на место, а форма определения выражает отношение предмета к этому месту. Следовательно, более точное значение сочетания слов н'инкэй н'уткэ-кин —«мальчик, который относится к этому месту (тот, который находится здесь)».

Интересно в этом отношении выражение врéменного признак a предмета. Так, например, по-чукотски можно сказать только айвэ-кэн мигчир — «вчерашняя работа», кытур-кин ылъыл — «прошлогодний снег» и т. д. В этих и подобных им случаях определения не могут инкорпорироваться. Дело в том, что основы айвэ, кытур обозначают только время. Время же не может выступать постоянным признаком предмета, т. е. быть качественной характеристикой. Поэтому-то эти определения всегда выступают в виде самостоятельно оформленных слов. <…>

Числительные, а также слова с чисто временным значением (айвэ — «вчера» и т. п.), личные и указательные местоимения в роли определения в основной форме не инкорпорируются потому, что они в силу своей отвлеченной семантики не могут выражать качественного оттенка признака предмета, т. е. не могут придавать ему качественную характеристику. Эти слова передают лишь вторичный оттенок признака — отношение. Поэтому они всегда и выступают в виде самостоятельно оформленного определения. Все остальные определения, как это видно из рассмотренных выше примеров, будучи инкорпорированными определяемым в виде основы, выражают качественную характеристику предмета.

Инкорпоративный способ связи определения с определяемым обусловил широкое распространение в языке другого явления. Инкорпорированное определение, выражавшее обычный признак предмета, приводило к тому, что находившиеся в постоянном сочетании компоненты такого инкорпоративного образования постепенно утрачивали свою самостоятельность, органически срастались и стали восприниматься уже как одно лексическое целое, т. е. стали представлять собой обычные сложные слова (челгы-рэкокалгын — «лисица», букв.: «красный песец», н’эв-экык — «дочь», букв.: «женщина-сын» и т. п.).

Затем, вероятно, по образцу таких сросшихся в сложные слова бывших инкорпоративных комплексов в языке стали возникать уже непосредственно сложные слова. Так, наряду с инкорпорированием в чукотском языке развилось словообразование посредством сложения основ.

Процесс сложения основ как продуктивный способ словообразования широко распространен наряду с инкорпорацией (челгы-ран—«красная яранга» и т. п.).

Наличие в чукотском языке не только инкорпорирования, но и подобных сложных слов послужило причиной того, что некоторые исследова тели чукотско-корякской группы языков (Б. Г. Богораз, С.Н. Стебницкий и др.) рассматривали инкорпорацию как словообразование. В действительности же инкорпорирование — это особый синтаксический прием, отличный от параллельно существующего сложения слов, которое, как свидетельствует анализ языковых фактов, очевидно, генетически связано с инкорпорацией.

Как видно из всего сказанного, инкорпорирование в основных формах не является произвольным, а строго обусловлено характером признака предмета.

Инкорпорированное определение, независимо от того, какой основой оно представлено, всегда выражает признак предмета как его качество. Инкорпорируется всякая основа, способная выразить качественный оттенок признака предмета. Так, например, в инкорпоративных образованиях нота'-к'оран'ы — «тундровый олень», отт-ы-к'оран'ы — «деревянный олень», ытлыг-к'оран'ы — «отцовский олень», элг-ы-к'ор-ан'ы — «белый олень», айн'а-к'оран'ы — «крикливый олень» в качестве определения выступают различные основы (предметная, глагольная и др.), но все они отвечают на один и тот же вопрос ра(к')-к'оран'ы? — «какой (что за) олень?», т. е. выражают качественную характеристику предмета. В противоположность этому, самостоятельно оформленные определения с такими же основами представляют собой разные части речи и передают уже другие оттенки признака предмета. Так, выступая в формах на кин~кэн, ин~эн, они, как это уже отмечалось, представляют собой различные группы своеобразных относительных прилагательных. Одной из особенностей этих прилагательных является то, что у них в отличие, например, от русских относительных прилагательных, преобладает не качественный оттенок, а оттенок отношения, т.е. по своему характеру они скорее приближаются к родительному падежу в русском языке в значении определения, выражающего отношение. <…>

Таким образом, посредством инкорпорирования передается собственно атрибутивное отношение, в отличие от сочетания определяемого с различными самостоятельно оформленными определениями, выражающими атрибутивные отношения с разной степенью предикативности.

Таков характер инкорпорирования в основных формах имен. <…>

В глагольных комплексах, как и в именных, в роли инкорпорируемых компонентов выступают различные основы — качественные, предметные, глагольные и другие. Основы, инкорпорированные в качестве зависимых компонентов глагольного комплекса, дают соответствующую характеристику действию, выражаемому ведущей глагольной основой инкорпоративного образования. Так, в предложениях Н'отк'эн тын'эчьын тан'-ы-ткэ-ркын — «Этот цветок хорошо пахнет», К'оран'ы н'эйык рымагты йык'-амэчат-гъэ — «Олень за горой быстро скрылся», Йаакэн н'эгны элгы-пэра-гъэ — «Далекая гора забелела (бело завиднелась)», Гым айвэ т-ъомр-ы-йылк'ат-гъак — «Я вчера крепко уснул», Ынпын'эв гытле-к'амэтва-гъэ—«Старуха жадно поела» в глагольных комплексах тан'-ы-ткэ-ркын — «хорошо пахнет», йык'-амечат-гъэ — «быстро скрылся», элг-ы-пэра-гъэ — «забелела (бело завиднелась)», т-ъомр-ы-йылк'ат-гъак — «(я) крепко уснул», гытле-к ' амэтатва-гъэ — «жадно поела» основы тан ' , йык, элг, омр дают качественную характеристику действиям, выражаемым ведущими основами этих комплексов. Значение предметной основы, инкорпорпрованной в качестве зависимого компонента глагольного комплекса, зависит от семантики ведущей глагольной основы этого комплекса. Например, в предложениях Амын, т-ынн-ы-ткэ-ркын — «Ой, я рыбой пахну», Яран'ы ачъ-ы-ткэ-ркын — «Яранга жиром пахнет» предметные основы ынн (ынн-ыт — «рыбы») и ачъ ~ эч (эчъ-ын — «жир»), выступающие зависимыми компонентами глагольных комплексов т-ынн-ы-ткэ-ркын — «рыбой пахну», ачъ-ы-ткэ-ркын — «жиром пахнет», указывают на источник, причину состояния, выражаемого этими комплексами. В предложениях Игыр мыт-к ' эпл-увичвэт-ыркын — «Сегодня мячом играем», Ыннээн купрэк рынн-ы-ква-гъэ — «Рыба в сетке зубами завязла» в глагольных комплексах мыт-к'эпл-увичвэт-ы-ркын— «мячом играем», рынн-ы-ква-гъэ— «зубами завязла» предметные основы к'эпл (к'эпл-ыт — «мячи»), рынн (рынн-ыт — «зубы») указывают на орудие, посредством которого производится действие, выражаемое ведущей основой этих комплексов. В предложениях: Гым ты-валя-мна-ркын — «Я точу нож», Т-откочь-ы-нтыват-ык — «(Я) капкан поставил», Мури мыт-к'орагынрэт-ы-ркын — «Мы оленей охраняем» в глагольных комплексах мыт-валя-мна-ркын — «(мы) нож точим», мыт-к'ора-гынрэт-ы-ркын — «оленей охраняем» предметные основы валя (валя-т — «ножи») откочь ~ уткучъ (уткучъ-ыт— «капканы») и к ' ора (к'ора-т — «олени») показывают на объекты действия, выражаемого ведущими основами этих комплексов.

Инкорпорированные в глагольный комплекс предметные основы могут также характеризовать действие в отношении пространства. Так, предметная основа гытг (гытг-ын — «озеро») в глагольном комплексе ты-гытг-ы-лк'ыт-ыркын—«к озеру иду» указывает на место, куда направлено действие; предметная основа ралко ~ рэлку (рэлку-н — «полог») в глагольном комплексе ты-ралко-тва-ркын—«в пологе нахожусь» указывает место нахождения предмета.

Глагольные основы, инкорпорированные в виде зависимого компонента глагольного комплекса, передают качественный признак действия или состояния, выраженного ведущей основой комплекса. Например, в глагольном комплексе ты-гагчав-кытгынтат-гъак — «(я) торопливо побежал» глагольная основа гагчав (гагчав-ык — «торопиться») обозначает «торопливо», а в глагольном комплексе въэ-пэк'эттат-гъэ—«замертво упал» глагольная основа въэ ~ въи-— «умереть» имеет значение «замертво».

В качестве зависимого компонента глагольного комплекса могут выступать и другие основы, давая соответствующую характеристику действию или состоянию, выражаемому ведущей основой инкорпоративного глагольного образования. Например, наречие йаа — «далеко» в глагольном комплексе ты-йаа-пкэр-гъак — «(я) издалека прибыл» указывает исходность действия, а корень ныки наречия ныки-тэ — «ночью» в гла гольном комплексе мыт-ныки-типъэйн' э-мык — «мы ночью пели» характеризует действие во времени и т. д.

Отмеченные здесь различные оттенки значений вносятся в глагольные комплексы не разными грамматическими связями ведущего и зависимого компонентов, а различием семантики сочетающихся в них компонентов. В грамматическом же отношении все глагольные комплексы одинаковы. Каждый из них обозначает действие или состояние, неразрывно связанное с сопутствующими ему признаками. Иными словами, каждая инкорпорированная основа, независимо от того, предметная она, глагольная или какая-либо другая, всегда выступает определением ведущей основы глагольного комплекса, т. о. обозначает качественный признак действия, выражаемого ведущей основой. Это видно хотя бы из того, что глагольный комплекс с зависимой предметной основой, так же, как и глагольный комплекс с зависимой качественной основой, может выступать в объектной (переходной) форме.) <…>

Следовательно, независимо от семантики инкорпорированных основ (качественных, предметных и др.) глагольный комплекс всегда выражает обстоятельственные отношения.

Как уже указывалось выше, компоненты, входящие в инкорпоративное образование, могут выступать и в виде сочетания самостоятельно оформленных слов. Но в этом случае они выражают другие грамматические отношения. Так, в отличие от рассматриваемых выше глагольных комплексов т-откочъ-ы-нтыват-ын — «(я) капкано-поставил», т-ы-валя-мн'а-ркын — «(я) ноже-точу», мыт-к'эпл-увичвэт-ы-ркын— «(мы) мяче-играем», т-ынн-ы-ткэ-ркын — «(я) рыбо-пахну», т-отт-ы-ркыпл-ын — «(я) палко-ударил (его)», в которых инкорпорированная предметная основа выражает объект как признак действия, в сочетании тех же компонентов, выступающих в виде самостоятельно оформленных слов, выражаются чисто объектные отношения с четким подразделением объекта действия на прямой и косвенный, например: ты-нтыват-ын уткучъ-ын—«(я) поставил (его) капкан», ты-мн'э-ркынэт вала-т — «(я) точу (их) ножи», мыт-увичвэт-ыркын к'эпл-е — «(мы) играем мячом», m-ы-тк'э-pкын ыннэ — «(я) пахну рыбой», т-ы-ркыпл-ын утт-э — «(я) ударил (его) палкой». Компоненты глагольных комплексов ты-гытг-ы-лк'ыт-ыркын—«(я) озеро-иду», ты-йаа-пкэр-гъак — «(я) далеко (издалека) приехал», ты-йанот-акват-гъак-—-«(я) первым уехал», ты-гагчав-кытгынтат-гъак—«(я) торопливо побежал», йык'-амэчат-гъэ—«быстро скрылся», выступая в виде самостоятельно оформленных слов, выражают различные обстоятельства: обстоятельство места гытг-эты ты-лк'ыт-ыркын —«к озеру иду», йаа-йпы ты-пкир-гъэк — «издалека (я) прибыл», обстоятельство времени йанот т-эквэт-гъэк — «первым (я) уехал», гагчав-а ты-кытгынтат-гъак — «торопливо (я) побежал», ны-йык-ъэв амэчат-гъэ—«быстро (он) скрылся».

Следовательно, особенностью глагольных инкорпоративных образований является то, что в них объекты (прямой и косвенный) и обстоятельства места, времени и действия выражаются неразрывно с действием как его признаки. В этом и заключается отличие значения глагольного комплекса от значения сочетания глагола с самостоятельно оформленными словами, выражающими отдельно объект и обстоятельства. Сочетание самостоятельно оформленных слов употребляется в том случае, когда речь идет об определенном объекте действия. Посредством же глагольного комплекса выражается действие, связанное с отвлеченным представлением об объекте, лишь как о характеристике действия. Приблизительное представление о различии этих двух грамматических приемов могут дать, например, значения русского предложения: «Мы строим дома». Это предложение употребляется, когда говорят о строительстве определенных домов, как предметов, реально представляемых и говорящими и слушателями. Но оно же употребляется и когда говорят о строительстве домов вообще как о занятии. В последнем случае предложение «Мы строим дома» имеет скорее значение «Мы находимся в состоянии строительства домов», т. е. действие, выраженное в этом предложении, воспринимается как состояние. Вот эти два значения переходного действия — переходящее на определенный конкретный объект, с одной стороны, и переходящее на объект неопределенный, отвлеченный, а потому приближающееся по своей семантике к состоянию — с другой, эти значения, которые в русском языке выявляются из общего контекста речи, в чукотском языке (а также и в корякском) передаются специальными грамматическими формами. Если, например, предложение ты-гынрит-ы-нэт к'ора-т значит «(я) пас (их) оленей (определенных)», то глагольный комплекс ты-к'ора-гынрэт-гъак уже скорее значит «занимаемся пастьбой оленей», т. е. передает действие как непереходное, а объект действия как его признак. Именно потому, что в последнем случае действие воспринимается как непереходное, глагольный комплекс (ты-к'ора-гынрэт-гъак — «(я) олене-пас») в отличие от обычной формы глагола в первом случае (ты-гинрит-ы-нэт — «(я) пас (их)»), подобно всем непереходным глаголам, выступает в безобъектной форме 6 .

Значения конкретности и отвлеченности лежат в основе различия между сочетаниями самостоятельно оформленных слов и любым типом глагольного комплекса. <…>

Инкорпорированием качественной основы в глагольный комплекс и самостоятельным оформлением этой основы выражаются также тонкие, трудно переводимые оттенки значения.

Включенная в глагольный комплекс качественная основа обозначает качественный признак, неразрывно связанный с действием, выражаемым глагольной основой комплекса и как бы растворяющийся в этом действии. Самостоятельные слова с качественной основой выступают в форме, близкой к форме слов качественного состояния, от которых отличаются тем, что не изменяются по лицам. Эти слова вместо показателей лица, присущих словам качественного состояния [нытэн'-мури — «хорошие (мы)», нытэн'-тури — «хорошие (вы)», нытэн'к'-ин — «хороший (он)»], имеют глагольный суффикс ъэв~ъав (ны-тэн'-ъэв — «хорошо»). <…>

В отличие от качественной основы, выступающей зависимым компонентом глагольного комплекса, качественное слово в форме на н(ы)— ъэв~ъав выражает качественный признак отдельно от действия или состояния. Различие значений, передаваемых качественной основой в глагольном комплексе и в форме на и(ы) - ъэв~ъав, лучше всего проследить на сопоставлении таких предложений, как Йаакэн н'эгны элг-ы-пэра-гъэ — «Далекая гора бело завиднелась (забелелась)» и Йаакэн н'эгны н-илг-ъэв пэра-гъэ — «Далекая гора белая (белой будучи) завиднелась»; Н'отк'эн тын'эчъын тан'-ы-тк'э-ркын— «Этот цветок приятно пахнет» и Н'отк'эн тын'эчъын н-ы-тэн'-ъэв тык'э-ркын — «Этот цветок приятным (будучи) пахнет»; Ты-йык'-эймэв-ык ыттъэты — «Я быстро подошел (приблизился) к собакам» и Гым ны-йык'-ъэв т-эймэв-ык ытъэты — «Я быстро (торопясь) подошел к собакам». В литературе по чукотскому языку качественные слова в форме на н(ы) — ъэв ~ ъав принято считать качественными наречиями. Но глагольный суффикс ъэв ~ ъав, как это видно из примеров, наделяет их большой предикативностью.

По аналогии с рассмотренными выше словами качественного состояния н-илг-ы-к'ин — «белый (он есть)», ны-тэн'-к'ин — «хороший (он есть)», ны-йык'-ы-к'ин — «быстрый (он есть)», с которыми слова в форме на н(ы) — ъэв~ъав имеют генетическую связь, последние правильнее было бы считать не качественными наречиями, а особыми наречно-деепричастными словами. Во всяком случае, всегда надо иметь в виду, что так называемые качественные наречия чукотского языка, в противоположность включаемой в глагольный комплекс качественной основе как выразителю качественного признака действия, обладают большой предикативностью, сближающей их с деепричастиями. Правда, в настоящее время наблюдается процесс адвербиализации этих наречно-деепричастных слов. Некоторые из них, как, например, н-ы-мэл-ъэв — «хорошо (в смысле «правильно»)» и другие уже превратились в наречия. Основа мэл ~ мал не включается в качестве зависимого компонента глагольного комплекса, так как, в связи с превращением ны-мэл-ъэв в полноценное наречие, отпала необходимость выражать таким образом качественный признак действия.

Следовательно, включенный компонент глагольного комплекса, независимо от того, качественная это, глагольная или какая-либо другая основа, всегда обозначает признак действия, выражаемого ведущей основой, т. е. имеет обстоятельственное значение. <…>

Как это видно из произведенного анализа, глагольный и именной комплексы выражают в сущности одни и те же грамматические отношения — и в том, и в другом зависимые компоненты выступают определителями. Если в именном комплексе эти определители обозначают признак предмета, то в глагольном они передают такой же признак действия или состояния, причем особенностью этих определителей является то, что независимо от их семантики (качественной, предметной, глагольной и др.) они всегда выражают признак предмета или действия как качественную их характеристику, например: тан'-вэтгав-ык — «хорошо-говорить» к тан'-оравэтлян — «хорошо (хороший)-человек»; ачъ-ы-тк'э-к — «жиро (жиром)-пахнуть» и ачъ-ы-кора-н'ы — «жирно (жирный)-олень; кэйн'-ы-эйн'э-к— «медведе (по-медвежьи)-кричать» и кэйн'-ы-нэлгын — «медведе (медвежья)-шкура»; въэ-пэкэттат-ык — «мертво (замертво)-упасть и въэ-рыркы — «мертво (мертвый)-морж».

Таким образом, в именном комплексе выражаются чисто атрибутивные отношения, а в глагольном — обстоятельственные (образа действия). Все другие грамматические отношения (предикативные, атрибутивно-предикативные и обстоятельственные, кроме образа действия) передаются сочетанием самостоятельно оформленных слов, многочисленные формы которых выражают различные оттенки этих отношений. <…>

Для того чтобы дать более полное представление о грамматическом строе чукотского языка, необходимо еще несколько слов сказать о его эргативной конструкции предложения. <…>

Особенностью эргативной конструкции чукотского языка, так же как и эргативной конструкции других языков, является то, что в нем переходный глагол посредством специальных показателей связан с существительным, обозначающим не только субъект, но и объект действия, причем наименование реального объекта выступает всегда в основном падеже, а субъекта — в косвенном. В чукотском языке в этом случае наименование реального объекта ставится в абсолютном (основном) падеже, а реального субъекта — в творительном (эргативном) падеже, например: Тумг-э н-э-рэт-ы-нэт купрэт — «Товарищами (они) привезли (их) сетки», т. е. «Товарищи привезли сетки». Кроме того, имя субъекта может выступать и в особом так называемом падеже действующего лица, например: Н'инкэй-ырык тури нэрэ-рэнн'ы-тык — «Мальчики (они) отвезут (вас)».

<…> Сказуемое является основой эргативной конструкции. В нем морфемы, образованные от первичных местоимений, настолько определенно выражают субъект и объект действия, указывая на их число и лицо, что, как это уже отмечалось выше, вполне заменяют наименование субъекта и объекта в предложении. Существительные же, обозначающие субъект и объект, выступают в предложении лишь как знаменательные конкретизаторы их грамматического выражения в глагольной форме. При этом наименование прямого объекта стоит в абсолютном (прямом) падеже, и глагол с ним всегда согласуется в лице и числе. В этом отношении он совпадает с именем субъекта при непереходном глаголе, например: тури мыт-иъо-тык — «вас (мы) догнали (вас)», тури эквэт-тык — «вы отправились (вы)».

Таким образом, в эргативной конструкции существительное в абсолютном (прямом) падеже обозначает объект действия и сказуемое всегда согласуется с ним.

Что касается наименования реального субъекта, то оно в этом случае оформляется так называемым эргативным падежом, в чукотском языке — творительным, или действующего лица.

Выше было показано, что существительное в творительном падеже в грамматическом отношении имеет много общего с принимающими такую же форму словами наречно-деепричастного значения. И первые и вторые обозначают причину, источник возникновения действия. В этом нетрудно убедиться при их сравнении. Так, в предложении Н'инкэй гагчав-а кытгынтатыркын — «Мальчик торопливо (торопясь) бежит» (т. е. «бежит, потому что торопится») глагольная основа в форме, совпадающей с формой творительного падежа, гагчава- выражает дополнительное действие как причину возникновения главного действия. В предложении Орачек-а нэ-тэйк-ы-нэт пойгыт — «Мальчиками (они) сделали (их) копья», которое <…> переводится как «Юноши сделали копья»,, существительное орачек-а — «юноши» стоит в той же форме, что и слово гагчав-а — «торопливо» в предыдущем предложении, т. е. тоже выражает причину возникновения действия, а потому более точный смысл этого предложения будет «Копья сделаны мальчиками». Такой перевод оправдывается еще и тем, что, как уже указывалось, глагол всегда согласуется с именем объекта действия. Это согласование, очевидно, было выработано еще при суффиксальной системе спряжения, когда одни и те же суффиксы глагольных форм в зависимости от переходного или непереходного характера глагольной основы указывали то на субъект, то на объект действия.

Что касается существительного, обозначающего реальный субъект, который в эргативной конструкции предложения стоит в творительном падеже, то в 3-м лице глагол с ним никогда не согласуется. По существу, в этой конструкции нет согласования сказуемого и с местоимениями, вы ражающими 1-е и 2-е лицо субъекта. Именно поэтому косвенная форма местоимений здесь остается неизменной, что никак не укладывается в нормы присущего чукотскому языку агглютинативного способа выражения грамматических значений. Наблюдающееся же в эргативной конструкции тождество в лице и числе субъектного показателя глагольной формы и личного местоимения, обозначающего субъект действия, представляет собой не согласование, а соотнесенность с субъектным показателем лексического значения местоимения независимо от лица субъекта [мор-гынан мыт-лъу-н -— «мы увидели (его)», ыр-ганан не-льу-н — «они увидели (его)»], которое выступает в данном случае как знаменательный конкретизатор этого показателя.

Следовательно, такие существительные, так же как и наречно-деепричастные слова в этой форме, просто характеризуют действие, т. е. дополняют сказуемое. В этом отношении от имени в творительном падеже ничем не отличается и имя в так называемом падеже действующего лица, В единственном числе этот падеж, как известно, имеет суффикс нэ~на (восходящий к указательному местоимению «тот, он»). В прошлом, как было показано выше сравнением этой формы с формой падежа действующего лица корякского языка, в качестве компонента чукотского форманта нэ~на выступал еще суффикс к (нэ-к ~ на-к), который являлся показателем древнего относительного падежа. Что касается форманта множественного числа падежа действующего лица, то он, как известно, представляет собой основу местоимения 3-го лица множественного числа с тем же относительным суффиксом к (ыр-ы-к), сохранившимся в данном случае и в чукотском языке. Следовательно, падеж действующего лица по существу является относительным падежом. Поэтому, например, в предложении Тумг-ы-нэ мури на-йъо-мык — «Товарищ нас (он) настиг (нас)» и в предложении Тумг-ыр-ы-к тури на-пэла-тык—«Товарищи вас (они) оставили (вас)» грамматическими подлежащими являются местоимения мури — «мы» и тури — «вы», с которыми, как это видно из примеров, согласуются в лице и числе глаголы. Что же касается стоящих в относительном падеже (в падеже действующего лица) существительного н'инк'-эй-ы-нэ — «в отношении мальчика» и н'инк'эй-ыр-ык — «в отношении мальчиков», с которыми глаголы не согласуются, а, как показывает падеж этих существительных, находятся только в каком-то соотношении, то так же, как и рассмотренные выше существительные в творительном падеже, они лишь характеризуют, дополняют действие. Следовательно, предложение Тумг-ы-нэ мури на-пэла-мык значит не «Товарищ настиг нас», а «Мы настигнуты, и это имеет отношение к товарищу», т. е. «Мы настигнуты товарищем». Точно так же предложение Тумг-ыр-ык на-пэла-мык значит не «Товарищи оставили нас», а «Мы оставлены, и это имеет отношение к товарищам», т. е. «Мы оставлены товарищами».

Таким образом в эргативной конструкции предложения чукотского языка грамматическим подлежащим является существительное, выражающее объект действия, ибо оно, так же как и подлежащее при сказуемом, выраженном непереходным глаголом, всегда стоит в абсолютном (основном ) падеже и согласуется со сказуемым. Что касается существительного в так называемом эргативном падеже — в творительном, или относительном (действующего лица),— то, как и существительные во всех других косвенных падежах, оно является лишь косвенным дополнением.

Следовательно, от обычного страдательного оборота эргативная конструкция отличается лишь тем, что ее сказуемое имеет субъектно-объектную форму, и что ей не противостоит, как, например, в русском языке, номинативная конструкция. Но специфика каждого языка в том и заключается, что он развивается по присущим ему одному внутренним законам и потому никогда не повторяет целиком того, что есть в других языках.

Такова, как нам представляется, сущность эргативной конструкции предложения в чукотском языке в свете фактов, выявленных сравнительно-историческим анализом грамматических форм чукотского и родственных ему корякского и ительменского языков. Конечно, это еще не решение вопроса, а лишь постановка его на основе предварительных данных. Но и выявленных фактов достаточно, чтобы убедиться в том, что эргативная конструкция в чукотском языке не отражает и никогда не отражала никаких якобы существовавших представлений о каком-то мифологическом субъекте, действующем через человека. Она выражает и всегда выражала такие же представления о реально существующем мире, как и любая конструкция другого языка. <…>

Эргативная конструкция предложения с субъектно-объективной формой ее сказуемого имеет, как это видно из произведенного выше анализа, непосредственное отношение к возникновению глагольных инкорпоративных комплексов.

Образование префиксов из первичных местоимений, занимавших в предложении определенное место перед глаголом, привело к тому, что обстоятельственные слова, которые при характеристике действия всегда появлялись между таким местоимением и глаголом, оказались замкнутыми вместе с глаголом в одну аффиксальную рамку. В результате этого и возникли ивкорпоративные глагольные комплексы. [3]

Таким образом, не эргативная конструкция предложения сменила инкорпорацию, <…> а возникновение префиксальных глагольных форм, в том числе и субъектно-объектной, являющейся основой эргативной конструкции, сделало возможным появление инкорпоративных глагольных комплексов. Точнее, процесс образовния аффиксальных форм в чукотском языке, обусловленный определенным порядком слов в его раннем предложении, привел к возникновению эргативной конструкции и инкорпаративных комплексов одновременно. Инкорпоративные образования и эргативная конструкция вместе с многочисленными другими аффиксальными формами представляют в чукотском языке большое богатство средств для выражения различных оттенков грамматических отношений. <…>

1 Труды института языкознания АН СССР, т. IV ., Изд-во Академии наук СССР., М., 1954, с.190-254.

[1] Здесь, как и в дальнейшем, примеры даются на практическом алфавите чукотского языка, лишь с небольшим изменением в написании, вызванным необходимостью точнее выразить границы между составными частями слов и инкорпоративных образований. <…>

[2] По существующему в чукотском языке закону гармонии гласных (сингармонизму) три гласных более высокого подъема э, и, у при определенных грамматических условиях соответственно переходят в гласные более низкого подъема: э в а, и в э, у в о. Поэтому все основы и аффиксы с гласными более высокого подъема (э, и, у) имеют два варианта, в данном случае йн ' э ~ йн 'а

3 Верхняя меховая одежда.

4 Вообще имеются значительные основания считать эти слова не прилагательными, а особыми формами существительных, выражающих отношение предметов.

5 В этой связи определенный интерес представляет замечание А. М. Пешковского о двойственной природе относительных прилагательных русского языка. В результате тонких и глубоких наблюдении А. М. Пешковский пришел к совершенно правильному, как нам кажется, выводу, что «в относительных прилагательных, поскольку они именно прилагательные, вскрывается оттенок качественности, а оттенок отношения является вторичным» (А.М. Пешковский. Русский синтаксис в научном освещении. М., 1938, стр. 102). Именно эта двойственность природы рассмотренных здесь определений обусловливает два различных способа связи их с определяемым в чукотском языке.

6 В чукотском языке, в отличие от непереходных глаголов, в формах глаголов переходных отражается не только субъект действия, но и его объект.

[3] Что касается глагольных комплексов в беспрефиксальных формах, то они, как отмечалось выше, очевидно, возникли по аналогии с комплексами в префиксальных формах.