Реферат: Шпоры по введению в языкознание

Реферат: Шпоры по введению в языкознание

1.Предмет Я. Связь Я. с другими науками.

 На земном шаре существуют тысячи различных языков. И все же мы говорим не только о «языках», но также о «языке» — человече­ском языке как о чем-то едином. Мы вправе поступать так потому, что при всех громадных различиях между языками они все в самом главном имеют между собой много общего.

Каждый язык — достояние какого-то коллектива и тем самым — явление общественно-историческое. Каждый язык — непременное условие развития человеческой культуры, поразительное по тонкости и совершенству орудие общения, непревзойденное средство формирования мысли и передачи ее другим людям.

Каждый язык пользуется для выражения мысли звуками, произносимыми человеком. Каждый язык членоразделен: нормальное высказывание на любом из языков членится на элементы, повторя­ющиеся в других комбинациях в составе других высказываний. Каж­дый язык обладает обширным набором таких повторяющихся элементов и гибкой системы правил, по которым эти элементы соединяются в осмысленные высказывания.

Языковедение (языкознание, лингвистика) — наука, изу­чающая языки (в принципе — все существующие, когда-либо суще­ствовавшие и могущие возникнуть в будущем), а тем самым и человече­ский язык вообще. Как всякая наука, языковедение возникло в связи с практическими потребностями, но постепенно развилось в сложную и разветвленную систему дисциплин как теоретического, так и при­кладного характера. Внутри теоретического языковедения условно различают частное и общее.

Частное языковедение занимается отдельным языком (рус­ским, английским, узбекским и т. д.) или группой родственных язы­ков (скажем, славянскими языками). Оно может быть синхроническим, описывающим факты языка в какой-то момент его истории (чаще всего — факты современного языка), либо диахроническим (исто­рическим), прослеживающим развитие языка на протяжении опреде­ленного отрезка времени. Разновидностью диахронического языковедения является сравнительно-историческое, выясняющее путем срав­нения родственных языков их историческое прошлое.

Общими особенностями человеческого языка занимается общее языковедение. Оно исследует сущность и природу языка, проблему его происхождения и общие законы его развития и функционирования, оно также разрабатывает методы исследования языков. В рамках общего языковедения выделяется типологическое языковедение, осу­ществляющее сопоставление между собой как родственных, так и неродственных языков, сопоставление, направленное на выяснение общих закономерностей языка. Общее и, в частности, типологическое языковедение выявляет и формулирует языковые универса­лии, т. е. положения, действительные для всех языков мира (абсо­лютные универсалии) или для значительного большинства языков (статистические универсалии).

Абсолютными универсалиями являются, например, следующие утверждения: 1) во всех языках существуют гласные и согласные звуки; 2) на всех языках люди говорят предложениями; 3) во всех язы­ках есть имена собственные; 4) если в данном языке существует разли­чие по грамматическому роду, то в нем обязательно существует разли­чие и по числу. Пример статистической универсалии: почти во всех языках в местоимениях различается не менее двух чисел (исключения:

древний и современный яванский).

Одной из важных задач общего языковедения является научное определение понятий, которыми пользуется языковедение,— таких, например, как упомянутые выше «гласный» и «согласный», «предложе­ние», «имя собственное» и т. п.

Прикладное языковедение также решает и частные задачи, касающиеся одного языка, и задачи, принципиально приложимые к материалу любого языка: создание и усовершенствование письма; обучение письму, чтению, культуре речи, неродному языку; создание систем автоматического перевода, автоматического поиска, анноти­рования и реферирования информации, создание систем, обеспечиваю­щих общение человека с машиной на естественном языке.

 Языковедение тесно связано со многими другими науками. Прежде всего, конечно, с философией, изучающей наиболее общие законы природы, общества и мышления.

Так как язык — явление общественно-историческое, языковедение входит в круг наук о человеческом обществе и человеческой культуре, таких, как социология, история, этнография, археология.

Так как язык непосредственно связан с человеческим сознанием, мышлением и психической жизнью, языковедение имеет тесные связи с логикой и психологией, а через психологию также с физиологией высшей нервной деятельности. Изучение проблем происхождения и раннего развития языка осуществляется языковедением в контакте с антропологией.

Языковедение в ряде точек соприкасается с литературоведением, поэтикой и фольклористикой, объединяясь с ними в комплексную дисциплину — филологию, изучающую язык, литературу и культуру данного народа в их взаимосвязях.

Так как наша речь воплощается в звуках, важные области языкове­дения связаны с акустикой — разделом физики, изучающим звук, а также с анатомией и физиологией органов речевого звукообразования в человеческом организме.

Наконец, решая разнообразные прикладные задачи, языковедение взаимодействует с педагогикой и методикой, с медициной, а в наши дни все в большей мере с такими науками, как математическая, логика, статистика, теория информации и кибернетика.

В последние десятилетия в результате взаимодействия языковеде­ния с другими науками возникли новые научные дисциплины на стыке традиционных областей знания — социолингвистика, психолингви­стика, математическая лингвистика и некоторые другие.

2. Вербальное и невербальное общение.

 Общение в широком смысле слова существует не только в че­ловеческом обществе, но и в животном мире, а в наши дни мы должны также учитывать общение человека с машиной. Во всех случаях об­щение есть передача некоторой информации, преднамеренно или же непроизвольно посылаемой отправителем и воспринимаемой получа­телем. Анализируя факты или процессы общения, следует различать в нем два плана: выражение, точнее, способ, или форму выраже­ния (например, движение кончика хвоста у кошки) и стоящее за этим выражением содержание передаваемой информации (возбуж­денность животного).

 У животных общение основывается главным образом на врож­денных, передаваемых по наследству (в меньшей мере на выработав­шихся у данных особей) реакциях на определенные стимулы. Каждый раз, когда общение осуществляется, оно зависит от присутствия сти­мула в данной конкретной ситуации. Так, животное, заметившее грозящую опасность, кричит и тем самым предупреждает об опасности все стадо. Но этот крик обусловлен не осознанным намерением передать соответствующую информацию, а непроизвольной реакцией на воз­никшее у животного чувство страха. И другое животное, услышав этот крик, как бы «заражается» тем же чувством и начинает вести себя опре­деленным образом. Поведение как отправителя, так и получателя ин­формации не выходит здесь, используя терминологию великого рус­ского физиолога И. П. Павлова (1849—1936), за рамки «первой сиг­нальной системы», т. е. системы безусловных и связанных с ними условных рефлексов — «ответов» животного на поступающие извне раздражения.

 Человеческое общение — феномен, глубоко отличный от того, что мы наблюдаем в мире животных, качественно более сложный. Человеческое общение осуществляется главным обра­зом с помощью звукового языка (а также с помощью письма и в дру­гих — производных по отношению к языку — формах). Вместе с тем заметную роль в общении людей играют и невербальные (неязы­ковые) формы, в своих истоках общие у человека и животного.

Языковое общение составляет, по И. П. Павлову, «вто­рую сигнальную систему действительности», надстраивающуюся над первой, общей у человека с животными. Языковое общение всегда осно­вывается на усвоении (стихийном или сознательном) данного языка участниками общения, не на врожденном, а на приобретенном знании. За редкими исключениями языковое общение носит преднамеренный, осознанный характер и, что очень важно, осуществляется не только как прямая реакция на непосредственно наличный стимул. Это значит, что, пользуясь языком, можно отвлечься от ситуации, говорить о том, чего в данную минуту нет, о прошлом и будущем, обобщать и строить предположения, т. е. мыслить, можно обращаться к воображаемому собеседнику и т. д. Содержание информации, передаваемой языком, в принципе безгранично, как безгранично само человеческое познание. Языковое общение выступает как качественно особый обмен информа­цией — не просто сообщение каких-то фактов или передача связанных с ними эмоций, но и обмен мыслями по поводу этих фактов.

Иной характер носит невербальное общение людей, пред­ставленное прежде всего непроизвольными проявлениями эмоций в форме смеха, плача, некоторых телодвижений, а далее — уже созна­тельной имитацией подобных проявлений и условными или ставшими во многом условными (и разными у разных народов) мимикой и жести­куляцией. Сюда же относятся явления, реализуемые в процессе речи, но обусловленные физическим или эмоциональным состоянием гово­рящего и от его воли, как правило, не зависящие,— изменения тембра голоса, темпа и плавности речи, дрожь в голосе.

Неязыковые формы общения генетически старше, чем звуковой язык, и у ребенка они также появляются в более раннем возрасте, чем пользование языком. Мимика и жест порой ярче и, так сказать, достовернее, чем слово, могут выразить чувство или волевое побужде­ние, но они сами по себе не способны выразить мысль, по крайней мере мало-мальски сложную, отчетливую и логически расчлененную. При пользовании звуковым языком мимика и жесты играют подсобную роль, сопровождая и своеобразно дополняя устную речь.

Письмо в своих истоках не было связано с фиксацией языковых высказываний, но в дальнейшей исто­рии общества оно становится второй формой языка, особой разновид­ностью языкового общения, преодолевающей пространство и время. Специфическими «отпочкованиями» языка (и письма) являются также построенные человеком искусственные системы общения, применяемые в отдельных областях жизни и производственной деятельности,— раз­ного рода сигнализация (дорожная, железнодорожная и т. д.), специ­альные коды и шифры, далее — символические «языки» науки (системы символов, применяемых для записи химических реакций, математиче­ских операций и т. д.), «языки программирования» (системы знаков, служащие для ввода и обработки информации в электронно-вычисли­тельных машинах).

3. Функции языка

 В языкознании слово «функция» обычно употребляется в смысле 'производимая работа', 'назначение', 'роль'. Первейшей функцией языка является коммуникативная (от лат. communicatio 'общение'), его назначение — служить орудием общения, т. е. в пер­вую очередь обмена мыслями. Но язык не только средство передачи «готовой мысли». Он и средство самого формирования мысли. С коммуникативной функцией языка неразрывно связана вторая его центральная функция — мыслеформирующая.

Что же касается коммуникативной функции языка, то в науке выде­ляют ее отдельные стороны, иначе говоря, ряд более частных функций: констатирующую — служить для простого «нейтраль­ного» сообщения о факте), вопро­сительную — служить для запроса о факте, апеллятивную (от лат. appello 'об­ращаюсь к кому-л.') — служить средством призыва, побуждения к тем или иным действиям, экспрессивную — выражать (подбором слов или интонацией) личность говорящего, его настроения и эмоции, контактоустанавливающую — функцию создания и поддержания контакта между собеседниками, когда передачи сколько-нибудь существенной информации еще (или уже) нет (ср. формулы приветствия при встрече и прощании, обмен репликами о погоде и т. п.), метаязыковую  — функцию истолкования языковых фактов (например, объяснение зна­чения слова, непонятного для собеседника), эстетическую — функцию эстетического воздействия. Особое место занимает функция индикатора (показателя) принадлежности к определенной группе людей (к нации, народности, к той или иной профессии и т. д.). В случае сознательного использования этой функции она превращается в своеобразное средст­во самоопределения индивида в обществе.

В конкретных высказываниях частные функции языка обычно выступают в разнообразных сочетаниях друг с другом. Высказывание, как правило, многофункционально. Яркая экспрессия может быть и в побудительном предложении, и в вопросе, и в формуле приветствия, и при констатации факта, и при объяснении слова, оказавшегося не­понятным; предложение, повествовательное по форме (например. Уже поздно), может содержать скрытое побуждение, т. е. выполнять апеллятивную функцию.

4. Язык и речь

 Человеческий язык существует в виде отдельных языков — русского, английского, китайского и многих других. Ну, а в каком виде существует каждый отдельный язык?

Как возни­кает язык в сознании каждого отдельного человека? Он не является «врожденным», переданным по наследству. Термин «родной язык» не значит «врожденный», а значит только «усвоенный в раннем детстве». В сознание каждого человека язык проникает, безусловно, «извне», проникает потому, что этим языком пользуются другие люди, окружающие. По их примеру им начинает с детства поль­зоваться и сам данный человек. И, с другой стороны, язык постепенно забывается, а в конце концов и начисто исчезает из памяти (даже и родной язык), если человек почему-либо перестает им пользоваться. Из всего этого явствует, что о подлинном существовании языка можно говорить лишь постольку, поскольку им пользуются. Язык существует как живой язык, поскольку он функционирует. А функционирует он в речи, в высказываниях, в речевых актах.

Разграничение понятий «язык» и «речь» впервые в четкой форме было выдвинуто и обосновано швейцарским лингвистом Фердинандом де Соссюром (1857—1913). Заметим, что под речью (у Соссюра «la parole») совре­менное языковедение понимает не только устную речь, но также и речь письменную. В широком смысле в понятие «речь» включается и так называемая «внутренняя речь», т. е. мышление с помощью языковых средств (слов и т. д.), осуществляемое «про себя», без произнесения вслух.

Отдельный акт речи, речевой акт, в нормальных случаях представляет собой двусторонний процесс, охватывающий говорение и протекающие параллельно и одновременно слуховое восприятие и понимание услышанного. При письменном общении речевой акт охва­тывает соответственно писание и чтение (зрительное восприятие и по­нимание) написанного, причем участники общения могут быть отдале­ны друг от друга во времени и пространстве. Речевой акт есть проявле­ние речевой деятельности.

В речевом акте создается текст. Лингвисты обозначают этим термином не только записанный, зафиксированный так или иначе текст, но и любое кем-то созданное (все равно — записанное или только произнесенное) «речевое произведение» любой протяженности — от однословной реплики до целого рассказа, поэмы или книги. Во внут­ренней речи создается «внутренний текст», т. е. речевое произведение, сложившееся «в уме», но не воплотившееся устно или письменно.

Почему произнесенное (или написанное) высказывание в нормаль­ном случае будет правильно понято адресатом?

Во-первых, потому, что оно построено из элементов, форма и зна­чение которых известны адресату (скажем для простоты — из слов, хотя элементами высказывания можно считать, как мы увидим, и дру­гие единицы).

Во-вторых, потому, что эти элементы соединены в осмысленное целое по определенным правилам, также известным (правда, во многом интуитивно) нашему собеседнику или читателю. Владение этой систе­мой правил позволяет и строить осмысленный текст, и восстанавливать по воспринятому тексту его содержание.

Вот эти-то элементы высказывания и правила их связи как раз и являются языком наших участников общения, частями их языка, т. е. языка того коллектива, к которому данные индивиды принадлежат. Язык (у Соссюра «la langue») того или иного коллектива и есть находя­щаяся в распоряжении этого коллектива система элементов — единиц разных ярусов (слов, значащих частей слов и т. д.) плюс система пра­вил функционирования этих единиц, также в основном единая для всех, пользующихся данным языком. Систему единиц называют инвентарем языка; систему правил функционирования единиц, т. е. правил порождения осмысленного высказывания (а тем самым и правил его понимания),— грамматикой этого языка. Соотношение языка и речи и их отдельных аспектов иллюстрирует рис. 1.

Наука вообще, как правило, идет от явления, от непосредственной данности к сущности, к внутренним закономерностям и связям. Не составляет в этом отношении исключения и наука о языке. Когда линг­вист исследует живой язык, ему даны не только тексты — устные или письменные, но и возможность наблюдать речевые акты носителей данного языка. Кроме того, как подчеркнул Л. В. Щерба, лингвист может в этом случае экспериментировать, т.е. создавать сам слова, грамматические формы и целые тексты на исследуемом язы­ке и проверять приемлемость и понятность созданного, привлекая живых носителей данного языка (в том числе и себя самого, если объек­том изучения является родной язык исследователя). Если же изучается мертвый язык, т. е. такой, которым уже никто не пользуется (по край­ней мере в качестве основного средства общения), например латынь, древнегреческий, старославянский и т. д., ученый располагает только письменными текстами, более или менее ограниченными по объему (иногда даже только отдельными словами или формами, так или иначе сохраненными в текстах других языков). Ни наблюдения за актами общения, ни эксперимент здесь уже невозможны.

Что касается природных носителей живых языков, то у них владе­ние языком создается постепенно, начиная с раннего детства, и созда­ется в принципе тем же путем, каким идет и ученый лингвист: каждый человек познает свой родной язык, «добывая» его из речи. Только про­цесс этого добывания носит в этом случае не вполне осознанный харак­тер, протекает в основном интуитивно, особенно в детстве. Слушая речь окружающих, т. е. встречаясь с различными высказываниями, произ­носимыми в той или иной ситуации, ребенок постепенно научается свя­зывать с повторяющимися элементами этих высказываний определен­ные смыслы, т. е. начинает понимать и выделять эти элементы, запоми­нает, а позже начинает и сам воспроизводить их в соответствующих ситуациях. Шаг за шагом он усваивает и практически применяет правила комбинирования этих элементов и так незаметно овладевает системой родного языка. Известную роль играет и целенаправленное сообщение взрослыми ребенку тех или иных элементов инвентаря (слов), а на более поздних этапах — и правил грамматики. Но в основ­ном знание родного языка все же добывается индивидом из собствен­ного речевого опыта; в процессе переработки данных этого опыта из всей массы услышанного, а затем и прочитанного неуклонно и постепенно отбирается, обобщается и складывается в систему все повторяющееся, все более или менее устойчивое и все это тут же про­веряется на практике, «пускается в ход» в новых и новых высказыва­ниях. Так «сырой» речевой опыт индивида превращается в его «органи­зованный» языковой опыт, и в сознании человека вырабатывается почти автоматический механизм владения родным языком и «контро­лер» этого механизма — так называемое языковое чутье, или «языковая компетенция».

Язык и речь различаются так же, как правило грамматики и фразы, в которых использовано это правило, или слово в словаре и бесчислен­ные случаи употребления этого слова в разных текстах. Речь есть фор­ма существования языка. Язык функционирует и «не­посредственно дан» в речи. Но в отвлечении от речи, от речевых актов и текстов всякий язык есть абстрактная сущность.

Абстрактный характер языка можно ясно показать также на его отдельных элементах. Возьмем, например, следующий текст, начало известного стихотворения Пушкина:

Ворон к ворону летит, Ворон ворону кричит...

Сколько слов в этом отрывке? Можно ответить, что семь. Отвечая так, мы говорим о «речевых словах» или отдельных «словоупотребле­ниях», о конкретных экземплярах слов в тексте. Можно ответить, что пять (ворон, к, ворону, летит, кричит). В этом случае мы уже перешли от речи к языку, так как считаем два экземпляра формы ворон за одно слово и два экземпляра формы ворону также за одно слово. Таким образом, мы уже отвлекаемся от конкретных эк­земпляров и считаем некие абстрактные единицы — словоформы. Словоформа представляет собой абстракцию «первой степени». Но мы можем пойти дальше, к абстракции «второй степени» и сказать, что здесь всего четыре слова: в этом случае мы уже считаем две слово­формы ворон и ворону за одну единицу, т е. говорим о слове ворон, отвлекаясь от его грамматических видоизменений — отдельных слово­форм. Слово, понимаемое в этом смысле, называют «лексемой». Лек­сема, таким образом, есть слово как абстрактная единица в системе данного языка.

5. Взаимоотношение языка в мышления

 Будучи орудием закрепления, передачи и хра­нения информации, язык тесно связан с мышлением, со всей духовной деятельностью людей, направленной на познание объективно суще­ствующего мира, на его отображение (моделирование) в человеческом сознании. Вместе с тем, образуя теснейшее диалектическое единство, язык и мышление не составляют, однако, тождества: они разные, хотя и взаимосвязанные явления, их области пересекаются, но не совпа­дают полностью.

 Так же, как и общение, мышление может быть вербальным и невербальным. Невербальное мышление осу­ществляется с помощью наглядно-чувственных образов, возникающих в результате восприятия впечатлений действительности и затем со­храняемых памятью и воссоздаваемых воображением. Так, невербальной является мысли­тельная деятельность при решении творческих задач технического характера (например, связанных с пространственной координацией и движением частей механизма). Решение подобных задач обычно не протекает в формах внутренней (и тем более внешней) речи. Это — особое «техническое», или «инженерное», мышление. Близко к этому мышление шахматиста. Особый тип наглядно-образного мышле­ния характерен для творчества живописца, скульптора, компози­тора.

Вербальное мышление оперирует понятиями, закреп­ленными в словах, суждениями, умозаключениями, анализирует и обобщает, строит гипотезы и теории. Оно протекает в формах, устано­вившихся в языке, т. е. осуществляется в процессах внутренней или (при «размышлении вслух») внешней речи. Можно сказать, что язык определенным образом организует знания человека о мире, расчленяет и закрепляет эти знания и передает их последующим поколениям. Понятийное мышление может опираться и на вторичные, искусственные языки, на построенные человеком специальные системы общения. Так, математик или физик оперирует понятиями, закрепленными в услов­ных символах, мыслит не словами, а формулами и с помощью формул добывает новое знание.

Чрезвычайная сложность структуры человеческого мышления подтверждается и современными данными о работе головного мозга человека. Принципиальная особенность нашего мозга состоит в так называемой функциональной асимметрии, т.е. в определенной специализации функций левого и правого полушарий. У большинства людей в левом полушарии расположены зоны порожде­ния и восприятия речи, так называемые зоны Брока и Вернике, таким образом, левое полушарие является «речевым», а тем самым, обычно, и «доминантным» (т. е. «главенствующим»); точнее, оно ответственно за логико-грамматическую расчлененность и связ­ность нашей речи, за ее форму, а также, по-видимому, и за абстракт­ную лексику, короче — за аналитическое, абстрактное мышление. При афазиях (нарушениях речи), обусловленных травмами ле­вого полушария, речь теряет грамматическую правильность и плав­ность (причем по-разному, в зависимости от того, какие участки коры поражены — лобновисочные или задневисочные). В противополож­ность левому правое полушарие теснее связано с наглядно-образным мышлением, со зрительными, пространственными, звуковыми или ины­ми образами, а специально в области языка — с предметными значе­ниями слов, особенно конкретных существительных. Оно характери­зуется нерасчлененным, но зато и более целостным восприятием мира и является источником интуиции. При заболеваниях и травмах, пора­жающих правое полушарие, грамматическая правильность высказы-' ваний может сохраняться, но речь становится бессмысленной. Интерес­но, что в детском возрасте асимметрия мозга еще не проведена полностью и в случае частичного поражения того или иного участка коры головного мозга другие участки могут взять на себя его функции. Вообще в норме оба полушария работают в непрерывном контакте друг с другом, совместной работой обеспечивая все поведение человека, его мышление и речь.

6. Язык и общество

 Язык всегда — достояние коллектива. Орга­низация совместной трудовой деятельности, функционирование социальных институтов, развитие культуры имеют своим непремен­ным условием постоянное и активное речевое общение членов коллектива. В громадном большинстве случаев коллектив людей, говорящих на одном языке («языковая общность»), — это коллектив этнический (нация, народность, племя). Языки некоторых этнических коллективов используются и как средство межэтнического общения. Так, русский язык является национальным языком русских и одновременно языком межнационального общения ряда других наций и народностей. Русский язык является также одним из мировых языков. Язык этнической общности, как правило, не является абсолютно единым на всей территории своего распространения и во всех сферах своего использования. В нем обнаруживаются определенные внутрен­ние различия: более или менее единый литературный язык обычно противостоит заметно различающимся между собой местным диалек­там, а также профессиональным и другим разновидностям языка, отражающим внутреннее членение данного языкового коллектива. Диалекты и групповые различия в языке изучает диалектоло­гия, а всю совокупность вопросов, связанных с воздействием общества на язык и с языковыми ситуациями, складывающимися в обществе,— так называемая социолингвистика. Даже на сравнительно небольшой территории диалекты порой заметно отличаются друг от друга. Такие более дробные диалекты называют говорами. Они объединяются лингвистами-диалектологами по тем или иным признакам в группы, называемые наречиями. Так, например, северно-русское наречие характеризуется «оканьем», т. е. |произношением звука «о» не только под ударением (оросить, водный), но и в неударных слогах (бросать, вода, борода), а также «стяженными» формами в спряжении настоящего времени (бываш, быват), сов­падением тв. п. мн. ч. с дат. п. (пойти за грибам, с рукам, с ногам), многими специфическими словами (орать в смысле 'пахать') и т. д., причем каждая такая особенность имеет свою географическую зону распространения, не вполне совпадающую с зоной других диалектных особенностей. В результате диалектолог имеет дело не столько с «гра­ницами диалектов», сколько с границами отдельных диалектных яв­лений, так называемыми изоглоссами.  Между «типичными севернорусскими» и «типичными южнорусскими» говорами выделяется полоса переходных (среднерусских) говоров, сближающихся одними чертами с севером, а другими, в частности «аканьем» (произношением «брасать», «вада», «барада»),— с югом.

Литературный   язык — вариант общенародного языка, понимаемый как образцовый. Он функционирует в письменной форме (в книге, газете, в официальных документах и т. д.) и в устной форме (в публичных выступлениях, в театре и кино, в радио- и теле­передачах). Для него типично наличие сознательно применяемых пра­вил, т. е. нормы, которой обучают в школе. Письменная разновидность литературного языка наиболее строго кодифицирована, устная тоже регламентируется, в частности орфоэпическими нормами (нормами правильного произношения), отвергающими, например, севернорусское «оканье». Наименее регламентирована существующая в русском и в ряде других литературных языков обиходно-разговорная разновидность. Еще дальше, собственно уже за пределами кодифика­ции, лежит так называемое просторечие. Оно содержит эле­менты, имеющие широкое территориальное распространение, но не включаемые в литературную норму либо как «грубые» (например, сквалыга, кумекать, оттяпать, выпендриваться, катись, ему до лам­почки), либо просто как оттесненные параллельными формами (так дожить оттеснено литературным класть), а также новообразования,  литературным языком не принятые (захочем, выбора, пекёт).

Рассмотрим различия в языке, отражающие профессио­нальную дифференциацию общества. Каждая отрасль производства и науки нуждается в громадном количестве специальных слов и выражений, в богатой и разветвленной терминологии (например, термины автомобильного дела: карбюратор, карданный вал, задний мост, коробка передач, бампер, буксовать и т. д.). Кроме официальных терминов в каждой отрасли производства есть еще неофициальные обозначения тех или иных понятий, то, что называют профессиональным арго. Так, в арго шоферов встречаем мигалку (официальное обозначение — «лампа указателя поворота»), дворники («щетки стеклоочистителей») и т. д.

Близко к профессиональным и ремесленным арго стоят арго тех или иных коллективов, объединенных общими интересами. Таковы спе­цифические выражения в речи охотников, рыболовов, шахматистов, школьников, студентов и т. д.

 Стилистические различия в языке

 Обслуживая общество в самых различных областях его жизни и деятельности и как бы приноравливаясь к различным формам и случаям человеческого общения, язык, естественно, обнаруживает еще один тип внутренних различий — различия функционально-сти­листические. Ср. нейтральные, вполне уместные и в случаях официаль­ного общения слова отец и мать с неофициальными, употребляемыми в семье и в кругу близких друзей словами папа и мама, или поэтиче­ское очи и нейтральное глаза, или разговорное картошка и книжное картофель и т. д.

Имея в виду такого рода различия, говорят о языковых стилях, изучением которых занимается стилистика. Каждый стиль, кроме, пожалуй, лишь нейтрального, характеризуется прежде всего своими особыми, стилистически окрашенными словами, выражениями, оборотами. Их «окрашенность» выступает отчетливо на фоне слов ней­трального стиля. В известной мере для языковых стилей типичны и грамматические особенности.

Так, в русском языке для высокого стиля характерны, в част­ности, такие слова и выражения, как година (вместо нейтрального время), гордыня (вместо гордость), отчизна, возмездие, чаяния, сокро­венный, незыблемый, извечный, предначертанный, обуять, осенить, краеугольный камень, с открытым забралом, сжечь свои корабли и т. д., более частое, чем в других стилях, использование устаревших церков­нославянизмов (страждущий вместо страдающий, разверстый вместо раскрытый и т. д.).

В научном и научно-популярном стилях исполь­зуются в большом количестве элементы специальной терминологии и такие слова и выражения, как являться (тем-то, таким-то), представ­лять собой (то-то), подразделяться (на), состоять (из того-то или в том-то), как правило, по определению, такой и только такой, необхо­димое и достаточное условие и т. д. Некоторые из этих выражений употребительны и в газетно-публицистическом сти­ле, но здесь к ним присоединяются новые: поднять (или поставить) вопрос, взять обязательство, в центре внимания, тревожный сигнал,

реагировать на критику и др.

Для официально-делового стиля характерны такие слова и выражения, как проживать (вместо нейтрального жить), жилплощадь, место жительства, наложить резолюцию, на повестке дня, в рабочем порядке, академическая задолженность.

В области грамматики для рассмотренных стилей более или менее типичны широкое использование сложных предложений, обилие при­частных и деепричастных оборотов, сравнительно частое появление страдательной конструкции, замена глаголов отглагольными суще­ствительными.

Противоположными признаками характеризуется разговор­ный стиль, и особенно его бытовая разновидность. Разговорными являются, например, такие слова и выражения, как белиберда, око­лесица, проныра, пустомеля, хлипкий, горланить, ляпнуть, удосужить­ся, втирать очки, без году неделя, качать права; такие варианты слов, как печка, надо (нейтральные — печь, нужно). В грубом сниженном стиле к этим словам присоединяются элементы просторечия  и арго ). Особо выделяется так называемый сленг — стиль, ха­рактеризуемый сознательным, нарочитым отказом от принятых норм, ироническим переименованием некоторых понятий (предки вместо родители, приварок в значении 'незаконный приработок', жестян­ка — о легковой машине), демонстративной грубостью (эабалдеть, балдёж) и цинизмом.

В области грамматики для разговорного стиля типичны более короткие (часто — так называемые неполные) предложения, форми­руемые «на ходу», прерываемые разного рода вставками, часто недоска­занные или обнаруживающие некоторую рыхлость грамматической структуры. Отмечается также широкое употребление уменьшительных, уничижительных или иных суффиксов эмоциональной оценки (ср.до­мишко, домина, домище).

Особое место занимают поэтический и народно-поэтический стили. Поэтический стиль отчасти смыкается с высоким (торжествен­ным), но содержит и менее «патетические» слова и обороты (тишь, синь, даль, лучистый, пламенеть, озарить, реять), а также включает в том или ином количестве и разговорные элементы, порой даже быто­вые и сниженные, придающие речи естественность и простоту или вно­сящие ироническую нотку. Современная поэзия зачастую нарочито сталкивает элементы разных языковых стилей или стремится почти полностью отказаться от использования «поэтических» слов, которые в той или иной мере воспринимаются как «избитые» и «затасканные». Напротив, весьма устойчив и традиционен состав стиля народно­-поэтического: добрый молодец, красна девица, белы рученьки, тоска-кручина, горе-горемычное, палаты белокаменны, леса дремучие, мать — сыра земля, буйная головушка, пригорюниться и т. п.

Специально в области произношения следует также выделить известные различия стилистического порядка, и прежде всего два главных стиля произношения — так называемые полный и разговорный. Полный стиль используется в публичной речи (лекции, доклад, выступление по телевидению и т. д.) и вообще в офи­циальной обстановке, также нередко при телефонных переговорах; он характеризуется более тщательным и четким выговариванием в сех элементов слова. Разговорный стиль встречается чаще всего в непринужденной беседе, когда многое «скрадывается», «проглаты­вается», так как речь и без того понятна собеседнику. В рамках этого стиля возникли разговорные варианты здрасте! и даже драсть! вместо здравствуйте, обращения вроде пап! Петь! с отпаданием конечного гласного, разговорные варианты имен и отчеств: Иван Александрович превратилось в Иван Александрыч и даже Ван Санч, Мария Павлов­на — в Марь Пална.

Стилистическое богатство и разнообразие языка — свидетельство сложности и богатства духовной жизни народа.

7. Понятие знака. Искусственные знаковые системы

Обмен информацией в человече­ском обществе строится  следующим образом: адресату сообщения предъявляются вовсе не предметы, о которых идет речь, не те или иные «реальности», служащие темой сообщения, а не­кие заместители этих реальностей, представители их, вызы­вающие в сознании образ, представление или понятие об этих реаль­ностях, в частности, и тогда, когда самих этих реальностей поблизости нет. Адресату сообщения предъявляется не А, о котором идет речь, а некое В, являющееся «представителем» этого А для сознания адре­сата. Вот это В, замещающее и представляющее А, мы и называем знаком. «Знаковая ситуация» наличествует всякий раз, когда  «что-то стоит вместо чего-то другого».

 Знак же в собственном смысле имеет место лишь тогда, когда что-то (некое В) преднамеренно ставится кем-то вместо чего-то другого (вме­сто А) с целью информировать кого-то об этом А.

Язык не составляет исключения из общего правила. Он тоже зна­ковая система. Но он — самая сложная из всех знаковых систем.

 Примерами относительно простых систем могут служить же­лезнодорожный семафор, светофоры разных типов, дорожные знаки, информирующие водителей о тех или иных особенностях предстоящего отрезка пути либо предписывающие или запрещающие выполнение каких-то действий. Рассматривая эти и некоторые другие подобные системы, мы можем сделать следующие наблюдения:

1. Все знаки обладают материальной, чувственно воспринимаемой «формой», которую иногда называют «означающим», а мы будем назы­вать «экспонентом знака». В наших примерах экспоненты (поднятое или опущенное крыло сема­фора, красный, зеленый или желтый огонь светофора, то или иное изображение на куске жести) доступны зрительному восприятию. В других случаях экспонент воспринимается слухом (например, в те­лефоне — непрерывный гудок низкого тона, частые гудки высокого тона и т. п.), осязанием (буквы шрифта для слепых), в принципе возможны системы, использующие обонятельные и вкусовые экспо­ненты. Существенно только то, чтобы экспонент был так или иначе доступен восприятию человека (либо «восприятию» заменяющего его автомата), т. е. чтобы экспонент был материальным.

2. Материальный, чувственно воспринимаемый объект (или мате­риальное «событие» — например, гудок в телефонной трубке) только в том случае является экспонентом какого-то знака, если с этим объек­том (или событием) связывается в сознании общающихся та или иная идея, то или иное «означаемое», или, как мы будем говорить, содер­жание знака

3. Очень важным свойством знака является его противопоставленность другому или другим знакам в рамках данной системы. Противопоставленность предполагает чувственную различи­мость экспонентов (например, поднятое крыло — опущенное крыло семафора) и противоположность или, во всяком случае, различность содержания знаков (в нашем примере: 'путь открыт' — 'путь закрыт'). Из факта противопоставленности знаков вытекает, что не все материальные свойства экспонентов оказываются одинаково важ­ными для осуществления их знаковой функции: в первую очередь важны именно те свойства, по которым эти экспоненты отличаются друг от друга, их «дифференциальные признаки». Некоторые же свойства оказываются и вовсе несущественными. Так, неважно, будет ли зеленое стекло в светофоре иметь оттенок, чуть более близкий к голубому или к желтому (но важно, чтобы оно до­статочно отличалось от желтого стекла), будут ли зеленое, желтое и красное стекла расположены вертикально, одно над другим, или,

|Как в некоторых светофорах, горизонтально и т. д. Противопоставлен­ность знаков ярко проявляется в случае так называемого нулевого экспонента, когда материальное, чувственно восприни­маемое отсутствие чего-либо (объекта, события) служит экспонентом знака, поскольку это отсутствие противопоставлено наличию какого-то объекта или события в качестве экспонента другого знака. Так, вклю­чение левой или правой «мигалки» является знаком поворота автомо­биля соответственно налево или направо, а невключение «мигалки» есть нулевой экспонент, передающий содержание 'еду прямо'.

4. Установленная для каждого данного знака связь между его экспонентом и содержанием является условной, основанной на сознательной договоренности. Она может быть чисто условной: на­пример, связь между зеленым цветом и идеей 'путь свободен'. В других случаях связь между экспонентом и содержанием может быть в боль­шей или меньшей степени мотивированной, внутренне обо­снованной, в частности, если экспонент имеет черты сходства с обозна­чаемым предметом или явлением. Элементы такой изобразительной, наглядной мотивированности находим в некоторых дорожных знаках (например, изображение бегущих детей, зигзага дороги, поворота и т. д.).

5. Что касается содержания знака, то его связь с обозначаемой знаком действительностью носит принципиально иной характер. Со­держание знака есть отражение в сознании людей, использую­щих этот знак, предметов, явлений, ситуаций действительности, при­чем отражение обобщенное и схематичное. Так, знак извилистой дороги (изображение зигзага) в каждом конкретном случае своего использования указывает на реальные извилины данной кон­кретной дороги, вообще же (потенциально) относится к любой извили­стой дороге, к классу извилистых дорог, обозначает самый факт изви­листости дороги как общую идею, в отвлечении от частного и конкрет­ного. Этим содержанием знак обладает также и тогда, когда никакой извилистой дороги поблизости нет (например, в учебной таблице до­рожных знаков).

8. Язык как знаковая система. Отношения между языковыми знаками.

Будучи средством общения, язык с необходимостью представ­ляет собой систему знаков и правил оперирования этими знаками. Выделение единиц языка связано с членением речевого высказывания, с членением текста и самого потока речи. Как же про­текает такое членение?

Отдельное высказывание составляет основную единицу речевого общения. Как в любых случаях общения, в высказывании разли­чают две стороны: 1) «план выражения» и 2) «план содержания». План выражения — это звуковая, материальная сторона вы­сказывания, воспринимаемая слухом (а при письменной передаче высказывания

— материальная последовательность начертаний, воспри­нимаемая зрением). План содержания — это выраженная в высказывании мысль, содержащаяся в нем информация, те или иные сопровождающие эту информацию эмоциональные моменты. План вы­ражения и план содержания изучаются в языковедении в тесной связи друг с другом.

Высказывание членится на предложения, следующие друг за дру­гом, либо состоит из одного предложения.

Предложение, в свою очередь, членится дальше на какие-то значащие части. Наиболее привычными для нас значащими элементами в составе предложения являются слова. Но слово даже в пределах одного, а тем более при сравнении между собой разных языков оказы­вается единицей очень неопределенной как с точки зрения своей струк­туры и своих формальных признаков, так и с точки зрения своего смыс­лового содержания. В частности, есть слова «знаменательные» («полно-значные»), называющие те или иные явления реальной действитель­ности (предметы, процессы, свойства предметов и т. д.) или их отраже­ния в сознании людей, и слова служебные (как иногда говорят, «фор­мальные») — предлоги, союзы, артикли, вспомогательные глаголы и т. д., выражающие смысловые и/или грамматические связи и отно­шения. Более элементарной единицей, минимальной значащей единицей, четко характеризуемой уже самим этим признаком минимальности, неразложимости на более мелкие зна­чащие части является в речи, в тексте так называемый морф, а в системе языка — соответственно морфема (от др.-греч. morphe 'форма'). Морфы и морфемы — это, в частности, извест­ные каждому из школы значащие части слова, такие, как корень, приставка, суффикс, окончание.

Различие между морфом и морфемой такое же, как между экземпляром слова в тексте и словом-лексемой. Морфом и соответственно мор­фемой является и отдельное слово, если оно не членится на значащие части.

 В русском и в большинстве других языков отрезок речевого потока, соответствующий одному морфу, может члениться дальше на отдель­ные звуки, или фоны.  Например, отрезок рук-, соответствующий корню слова рука, членится на три фона —р, у и к. Однако значение корня рук- не разлагается, конечно, на какие-либо элементы, которые можно было бы соотнести с каждым из этих трех фонов. Фонам, выделяемым в потоке речи, в системе языка соответствуют фонемы. Фоны — конкрет­ные экземпляры фонем. Так, в произнесенном кем-либо слове мама —• четыре фона, но только две фонемы (м и а), представленные каждая в двух экземплярах.

Языковыми знаками можно считать, конечно, только значащие, двусторонние единицы (обладают двумя планами – планом выражения и планом содержания), и прежде всего слово (лек­сему) и морфему. Значение, выражаемое словом или морфемой, есть содержание соответствующего знака. Материальным экспонентом зна­ка является звучание (вообще, план выражения) слова или морфемы. В частном случае экспонент может быть нулевым: например, отсутствие окончания в форме ворон есть показатель значения именительного падежа единственного числа (ср. другие формы того же слова—во­рона, ворону, вороном, вороны, снабженные положительными, т. е. ненулевыми, окончаниями). Высшая языковая единица — предложе­ние — чаще всего есть некая комбинация языковых знаков, создаваемая по определенной модели в процессе порожде­ния высказывания.

Фонемы, будучи единицами односторонними, не являются знаками, но служат «строительным материалом» для знаков, точнее — для экспонентов знаков.

 Между языковыми единицами одного уровня (словом и сло­вом, морфемой и морфемой, фонемой и фонемой) существуют отноше­ния двух видов — парадигматические и синтагматические.

1. Парадигматические отношения — это  отношения взаимной противопоставленности в системе языка между единицами одного уровня, так или иначе связанными по смыслу. На этих отноше­ниях основываются парадигматические ряды (парадигмы) типа во­рон—ворона—ворону и т.д. (грамматическая падежная парадигма, в которой противопоставлены друг другу морфемы — окончания раз­ных падежей); кричу — кричишь — кричит (грамматическая личная парадигма, друг другу противопоставляются личные окончания); ворон — сокол — ястреб — коршун, и т. д. (лексическая парадигма, друг другу противопоставлены слова, обозначающие хищных птиц).

2. Синтагматические отношения — это отношения, в которые вступают единицы одного уровня, соединяясь друг с другом в процессе речи или в составе единиц более высокого уровня. Имеется в виду, во-первых, самый факт сочетаемости (ворон соединяется с фор­мой кричит, но не с формами кричу и кричишь, с прилагательным старый, но не с наречием старо; сочетаясь с летит, кричит и многи­ми другими глаголами, нормально не сочетается с поет или кудахчет;

мягкие согласные в русском языке соединяются с последующим и, но не с последующим ы). Во-вторых, имеются в виду смысловые отно­шения между единицами, совместно присутствующими в речевой цепи (например, в старый ворон слою старый служит определением к ворон)., воздействие единиц друг на друга (звук «ч» в кричу выступает в огубленном варианте перед последующим «у») и т. д.

9. Сходства и различия между языком в искусственными знаковыми системами

Знаки - такие значащие единицы языка, как слова и морфемы. Посмотрим подробнее, что же у них общего со знаками искусственных знаковых систем.

1. Экспоненты морфем и слов, как и экспоненты дорожных и иных знаков, материальны: в процессе речи морфемы и слова воплощаются в звуковой материи, в звучании (а при письменной фиксации — в ма­териальном начертании).

2. Все морфемы и слова обладают, как и неязыковые знаки, тем или иным содержанием: в сознании людей, знающих язык, они связы­ваются с соответствующими предметами и явлениями, вызывают мысль об этих предметах и явлениях и, таким образом, несут опреде­ленную информацию (обычно частицу общей информации, заключенной в высказывании).

3. Подобно неязыковым знакам, морфемы языка и его слова участ­вуют в разнообразных противопоставлениях. Именно в силу противопоставления, как и в искусственных знаковых системах, возможны случаи нулевого экспонента, а у поло­жительных экспонентов не все материальные свойства являются суще­ственными: будет ли слово ворон произнесено басом или дискантом, с «обычным» или с картавым р, это не отразится на его понимании.

4. Как и в искусственных системах, связь между экспонентом и содержанием языкового знака может быть либо чисто условной, либо в какой-то степени мотивированной. Но в языковых знаках изобрази­тельная мотивированность экспонента встречается относительно редко, главным образом в звукоподражательных словах (кукушка, мяукать и т. п.), точнее—в их корневых морфемах (куку-.мяу-). Большинство же знаков языка характеризуется чисто традиционной связью между экспонентом и содержанием.

5. Мы видели, что содержание знаков искусственных систем есть отражение в сознании человека предметов, явлений, ситуаций действи­тельности и что знаки эти служат средством обобщения и абстракции. Это в еще большей мере относится к знакам языка, фиксирующим ре­зультаты абстрагирующей работы человеческого мышления. Только так называемые имена собственные (Нева, Эльбрус, Саратов, Софокл) обозначают (и, следовательно, отражают в своем содержании) индиви-1уальные предметы (определенную реку, определенную гору и т. д.). Все остальные языковые знаки обозначают классы предметов и явлений, и содержание этих знаков представляет собой обобщенное отра-«ение действительности.

Итак, знаки языка во многом сходны со знаками других знаковых систем, искусственно созданных людьми. Сходство это таково, что

 язык, без сомнения, нужно считать системой знаков и правил их функ­ционирования. Вместе с тем язык — знаковая система особого рода, заметно отличающаяся от искусственных систем.

 Прежде всего язык — универсальная  знаковая система. Он обслуживает человека во всех сферах его жизни и деятель­ности и потому должен быть способен выразить любое новое содержа­ние, которое понадобится выразить. Искусственные системы не таковы. Все они — специальные системы с узкими задачами, обслуживающие человека лишь в определенных сфе­рах, в определенных типах ситуаций. Все типы ситуаций, для кото­рых созданы эти искусственные системы, в принципе предусмотрены заранее при создании системы. Следовательно, количество содержаний, передаваемых знаками такой системы, точно ограничено, конечно. Если возникает потребность выразить какое-то новое содержание, требуется специальное соглашение, вводящее в систему новый знак, т. е. изменяющее саму систему. Знаки в искусственных системах либо вовсе не комбинируются между собой в составе одного «сообщения» (например, не сочетаются поднятое и опущенное плечо семафора), либо же комбинируются в строго ограниченных рамках, и эти комби­нации обычно точно фиксируются в виде стандартных сложных знаков (ср. запрещающие дорожные знаки, в которых круглая форма и крас­ная кайма обозначают запрет, а изображение внутри круга указывает, что именно запрещается). Напротив, количество содержаний, переда­ваемых средствами языка, в принципе безгранично. Эта безграничность создается, во-первых, очень широкой способностью к взаимному ком­бинированию и, во-вторых, безграничной способностью языковых знаков получать по мере надобности новые значения, не обязательно утрачивая при этом старые. Отсюда — широко распространенная многозначность языковых знаков: петух— птица и петух — 'запальчивый человек, забияка' .

Далее, язык — система, по своей внутренней структуре зна­чительно более сложная, чем рассмотренные искусственные системы. Сложность проявляется здесь уже в том, что целостное сооб­щение лишь в редких случаях передается одним целостным языковым знаком вроде приведенного выше Стоп! Такая передача одним знаком возможна лишь для некоторых сообщений. Обычно же сообщение, вы­сказывание есть некая комбинация большего или меньшего числа зна­ков. Это комбинация свободная, создаваемая говорящим в момент •речи, комбинация, не существующая заранее, не стандартная (хотя и строящаяся по определенным «образцам» — моделям предложений). Языковой знак, как правило, есть, следовательно, не целое высказы­вание, а лишь компонент высказывания; как правило, он дает не целостную информацию, соответствующую определенной ситуации, а лишь частичную информацию, соответствующую отдельным элемен­там ситуации, на которые этот знак указывает, которые он выделяет, называет и т. д. При этом знак, в свою очередь, может быть простым, элементарным (т. е. морфемой) или сложным (многоморфемным словом, так называемым устойчивым сочетанием слов вроде белый гриб). Неко­торые языковые знаки являются «пустыми», т. е. не обозначают ника­ких «внеязыковых реальностей». Эти знаки выполняют чисто служеб­ные функции. Так, окончания прилагательных в русском языке обычно функционируют лишь как показатели синтаксической связи (согласо­вания) данного прилагательного с определяемым существительным (новый журнал — новая газета — новое письмо); немецкая приинфинитивная частица ги есть, собственно, лишь показатель зависимости инфинитива от другого слова в предложении и т. д. Сложность струк­туры языка проявляется, далее, в том, что в языке есть не только ярус, лежащий «выше» знакового — ярус предложений и свободных (пере­менных) словосочетаний вроде белая простыня, но также и ярус, ле­жащий «ниже» знакового, ярус «незнаков», или «фигур», из которых строятся (и с помощью которых различаются) экспоненты знаков.

10. Фонетика. Акустический и биологический аспекты в изучении звуков языка.

Фонетика (от др.-греч. phone 'звук, голос') — наука о «зву­ковом материале» языка, об использовании этого материала в значащих единицах языка и речи, об исторических изменениях в этом материале и в приемах его использования. Звуки и другие звуковые единицы (например, слоги), а также такие звуковые явления, как ударение и интонация, изучаются фонетикой с нескольких разных точек зрения: 1) с точки зрения их физических (акустических) признаков; 2) с точки зрения работы, производимой человеком при их произнесении и слу­ховом восприятии, т. е. в биологическом аспекте; 3) и самое главное — с точки зрения их использования в языке, их роли в обеспечении функ­ционирования языка как средства общения.

Последний, третий аспект исследования звуковой материи языка, который можно назвать функциональным, выделился в современном языковедении в особую область — фонологию.

Фонетика имеет большое практическое значение. Без нее были бы невозможны правильная методика обучения письму и чтению, поста­новка произношения при изучении неродного языка, создание рацио­нальной системы письма для бесписьменных языков и усовершенство­вание существующих систем письма, успешное лечение дефектов речи и т. д.

При изложении различных вопросов фонетики приходится во многих случаях пользоваться специальными видами письма — той или иной научной транскрипцией. Это связано с тем, что в обычном письме между буквой и звуком часто нет однозначного соответствия. Например, в русском письме один и тот же звук нередко ' записывается разными буквами (скажем, буквой в в слове плечевой и буквой г в слове чего), и наоборот, одна и та же буква читается как разные звуки (скажем, буква г в словах игра, чего, легкий, снег).

АКУСТИЧЕСКИЙ АСПЕКТ В ИЗУЧЕНИИ ЗВУКОВ ЯЗЫКА

Каждый звук, произносимый нами в речи, как и всякий звук вообще, есть физическое явление — колебательное движение, переда­ваемое через упругую среду (через воздух) и воспринимаемое человече­ским слухом. Это колебательное движение характеризуется определен­ными физическими (акустическими) свойствами, рассмотрение которых и составляет физический, или акустический, аспект в изучении звуков языка и речи.

Колебания, воспринимаемые слухом, могут быть равномерными, периодическими, и тогда соответствующий звук называют музыкаль­ным тоном или просто тоном (таков, например, звук струны скрип­ки). Если же, напротив, колебание является неравномерным, неперио­дическим, мы имеем дело с шумом (таков, например, звук удара молотком). В языковых звуках используются и в той или иной пропор­ции сочетаются элементы тона и шума, причем тоны возникают в ре­зультате колебания голосовых связок в гортани, а также ответных (резонаторных) колебаний воздуха в надгортанных полостях, тогда как шумы — главным образом в результате преодоления воздушной струёй разного рода преград в речевом канале. Гласные — это в основном тоны, глухие согласные (например, [k], [t], [f]) — это шумы, а среди других согласных в так называемых сонантах ([r], [l], [n], [m] и др.) тон преобладает над шумом, тогда как в звонких шумных ([g], [d] и т. д.), напротив, шум преобладает над тоном.

Звуки характеризуются высотой, зависящей от частоты колебаний (чем больше колебательных движений в единицу времени, тем выше звук), и силой (интенсивностью), зависящей от амплитуды (размаха) колебания. Они обладают также большей или меньшей длительностью (долготой). Но, бесспорно, наиболее важным для языка различием звуков является различие их тембра, т. е. их специфической окрас­ки. Именно тембр отличает [i] от [а] и от [о], [1] от [n] и от [d] и т. д.

Специфический тембр каждого звука создается главным образом резонансными характеристиками, иначе — допол­нительными тонами, которые наслаиваются на основной тон (возни­кающий в результате колебания голосовых связок), а также на шумы. Явление резонанса состоит в том, что колебания звучащего тела вызы­вают ответные колебания другого тела или воздуха, находящегося в полом сосуде, в замкнутом пространстве и т. д. (ср. явление эха, на­блюдаемое в горах, на лесных полянах и т. д., но не на ровном поле). При образовании звуков речи роль резонатора выполняют полости рта, носа и глотки, причем благодаря разнообразным движениям ор­ганов речи (языка, губ, нёбной занавески и т. д.) форма и объем резо­натора, а отчасти и степень упругости его стенок меняются, что и ведет к появлению то одних, то других (разных по высоте и интенсивности) резонаторных тонов. Этим, собственно, и создается качественное раз­нообразие звуков нашей речи.

БИОЛОГИЧЕСКИЙ АСПЕКТ В ИЗУЧЕНИИ ЗВУКОВ ЯЗЫКА

Каждый звук, произносимый нами в речи, есть не только фи­зическое явление, но также и результат определенной работы челове­ческого организма, а кроме того, и объект слухового восприятия, тоже связанного с определенными процессами, происходящими в организме. Рассмотрение звуков языка и речи с точки зрения процессов, происхо­дящих в организме при произнесении этих звуков и при их восприятии, составляет содержание биологического аспекта в изучении звуков. Биологический аспект подразделяется на произносительный и пер­цептивный.

 Подробнее остановимся на произносительном ас­пекте.

Для того чтобы человек произнес тот или иной речевой звук, не­обходимо следующее: а) определенный импульс, посылаемый из голов­ного мозга, точнее, из так называемого моторного центра речи — из зоны Брока, находящейся в 3-й лобной извилине левого полушария; б) передача этого импульса по нервам к органам, непосредственно вы­полняющим данную «команду»; в) в громадном большинстве случаев — сложная работа дыхательного аппарата (легких, бронхов и трахеи), а также диафрагмы и всей грудной клетки, так как без воздушной струи, создаваемой дыханием, нормально не могут быть образованы звуки речи; г) сложная работа тех органов, которые принято называть произносительными органами в узком смысле слова, т. е. голосовых связок, языка, губ, нёбной занавески, стенок глотки и определенные движения нижней челюсти, обеспечивающие нужный угол раствора полости рта. Совокупность работ дыхательного аппарата и движений произносительных органов, необходимая для произнесения соответ­ствующего звука, называется артикуляцией этого звука.

Рассмотрим вкратце функции произносительных органов. Эти органы делят на активные и пассивные: активные выполняют те или иные движения, необходимые для произнесения звука; пассивные служат лишь «точкой опоры» для активного органа. Важнейшими активными органами являются голосовые связки, язык, губы и нёбная занавеска.

1.Голосовые связки, натягиваясь благодаря движению мускулов и хрящей гортани наподобие струн музыкального инстру­мента, приходят при прохождении воздуха через голосовую щель в ко­лебательное движение, создающее музыкальный тон. Этот тон и называется голосом. Голос используется, как правило, при образовании гласных, сонантов ([I], [r], [m], [n] и др.) и звонких шумных согласных ([g], Id], 1b] и т. д.). Звуки, произносимые без участия голоса, назы­ваются глухими (например, глухие согласные |k], [t], [s]). При суже­нии голосовой щели и при ее полном смыкании с последующим разры­вом смычки возникают шумы, составляющие в некоторых языках осо­бые гортанные согласные или же используемые как дополнительный признак при образовании других звуков — гласных и согласных. Примером гортанных согласных может служить так называемый нем. «Knacklaut» («сильный приступ» гласного, находящегося в начале слова). При особом способе открытия голосовой щели возникает шепот.

2. Надгортанные полости, т. е. полость глотки, по­лость рта и полость носа, выполняют функцию подвижного резонатора, создающего резонаторные тоны. Кроме того, при образовании всех согласных (кроме гортанных) в разных точках полости рта (или глотки) или на выходе из полости рта возникает то или иное препятствие на пути воздушной струи. Это препятствие может носить разный характер:

при плотном соприкосновении произносительных органов образуется смычка, а при достаточном сближении их друг с другом — щель. Когда мы произносим такие согласные, как [b] в баба или [t] в там, воздуш­ная струя с коротким шумом выталкивается в момент взрыва смычки. При произнесении [v], [f], [s] и т. д. воздух с шумом трения проходит через узкую щель. В некоторых случаях возникающая преграда не преодолевается воздушной струёй, а обходится «кружным путем» (например, при произнесении [m] — через нос).

3. Наиболее активную роль при артикуляции большинства звуков играет язык — очень подвижный орган, способный принимать раз­личные положения. Он может оттягиваться назад, сжимаясь в комок и освобождая большее резонаторное пространство в передней части полости рта (при произнесении гласных заднего ряда, например [о], [u]), или, напротив, подаваться всей массой вперед, расширяя резо­наторное пространство позади (при образовании гласных переднего ряда, например [е],[i]). При движении распластанного языка вверх произносятся гласные смешанного ряда, например [ы]. Разной оказы­вается также степень подъема языка. Наименьшая степень подъема и, следовательно, максимально широкий проход для воздуха наблюда­ются при [а], наибольшая степень подъема и соответственно наиболее узкий проход—при [u], [ы], [i].

Кроме создания преграды язык при произнесении согласных вы­полняет движения, меняющие форму и объем резонатора. Так, при образовании русских «мягких» согласных средняя часть спинки языка поднимается к твердому нёбу, придавая согласному специфическую «окраску на i». Эту особенность артикуляции называют палата­лизацией (от лат. palatum 'твердое нёбо'), а соответствующие со­гласные — палатализованными. При образовании русского твердого [1]  имеет место веляризация (от лат. velum 'мягкое нёбо') — подъем задней части языка в направлении к мягкому нёбу.

4. Важным активным органом являются губы, особенно нижняя губа. Выпячиваясь вперед и округляясь, губы удлиняют общий объем резонаторной полости, меняют ее форму. Это создает особую окраску так называемых сгубленных (лабиализованных) звуков, например гласных [о], [u], [у] (в нем. тйае 'усталый', фр. rue 'улица') и некоторых других. При произне­сении губных согласных губы создают препятствие на пути воздушной струи. Так образуются, во-первых, губно-губные (билабиальные) со­гласные — смычные, например [р], [Ь], и щелевые, в частности [w], например в англ. wall 'стена'; во-вторых — губно-зубные (лабиоден-тальные), в частности щелевые [v], [f] (щель между нижней губой и пассивным органом — нижним краем верхних зубов).

5. Нёбная занавеска может принимать поднятое поло­жение, закрывая проход в полость носа (так обстоит дело при артику­ляции всех неносовых звуков, приводившихся в качестве примеров в пп. 3 и 4), либо, напротив, опускаться, открывая проход в носовую полость и таким образом подключая носовой резонатор. В этом по­следнем случае образуются носовые согласные, например [m] (как бы [b] + носовой резонанс), [n] (как бы [d] + носовой резонанс) и др..

6. Активными органами в полости рта являются при произнесении некоторых звуков также язычок, например при произнесении язычкового (увулярного), или «картавого», дрожащего согласного (в транскрипции [R]), а в некоторых языках задняя стенка глотки—при произнесении глоточных (фарингальных) согласных, например глухого щелевого [h] в англ. house 'дом' или нем. Haus 'дом' и звонкого щелевого  в укр. гора, 'гора'.

Учитывая работу произносительных органов, необходимую Для образования каждого звука, мы получаем анатомо-физиологическую (или артикуляционную) классификацию  звуков.

1. Первое и главное членение в этой классификации — членение на гласные и согласные. Гласные могут быть охарактери­зованы как звуки — «ртораскрыватели», звуки, при артикуляции которых речевой канал в надгортанных полостях свободен, открыт и ток воздуха не встречает препятствий. У гласных нет определенного «фокуса»—места образования; для них типична общая, «разлитая» напряженность мускулов всего произносительного аппарата и отно­сительно слабая воздушная струя. Согласные, напротив, могут быть названы «ртосмыкателями», при их произнесении обязательно возни­кает та или иная преграда на пути воздушной струи (обычно в надгор­танных полостях, а в случае гортанных согласных — в гортани). Соответственно у них есть определенный «фокус» — место образования. Для согласных типично сосредоточенное мускульное напряжение в месте образования преграды и более сильная воздушная струя. Гласные нормально образуются с голосом, но встречаются и глухие гласные (так может произноситься второй гласный в русск. топот)', вместе с тем, как сказано выше, голос участвует и в образовании мно­гих согласных.

2. Гласные классифицируются прежде всего по работе языка. Учитывается ряд (передние, задние и смешанные, а также и более дробные подразделения — «передние отодвинутые назад», «задние продвинутые вперед» и т. д.) и степень подъема языка (открытые, или «широкие», и закрытые, или «узкие», гласные). Вторым существенным моментом является работа губ: различают сгубленные и неогубленные гласные (в некоторых случаях и разные степени огубленности). В ряде языков гласные приходится классифицировать также по работе нёб­ной занавески (неносовые и носовые), по долготе (долгие и краткие) и т. д.

3. Классификация согласных сложнее. Прежде всего по типичному соотношению шума и голоса в образовании согласного нужно учиты­вать деление на сонанты (голос преобладает над шумом) и шумные и, далее, деление шумных на звонкие (произносимые с участием голоса), например русские или французские [b], [d], [g], [z], и глухие (произносимые вовсе без голоса), например [р], [t], [k], [s].

Группа сонантов может рассматриваться как в некотором роде промежуточная между гласными и шумными согласными. При произ­несении сонантов преграда имеет место, но либо она является более слабой, чем у шумных согласных, либо воздушная струя не преодоле­вает, а обходит эту преграду.

4. Второе деление согласных, перекрещивающееся с первым,— это деление по способу образования шума, т.е. по характеру преграды, на уже встречавшиеся нам выше группы смычных, ще­левых и дрожащих. Среди смычных, в свою очередь, выделяются взрыв­ные, у которых смычка заканчивается взрывом (например, [р], [t], [k], [b], [d], [g] в положении перед гласным), и аффрикаты , у которых смычка без взрыва переходит в щель. Примеры аффрикат: [с] в царь, [с] в чай (глухие переднеязычные аффрикаты), [рф] в нем. Apfel 'ябло­ко' (глухая губная аффриката). Особый случай представляют так на­зываемые имплозивные, т. е. такие смычные, при произнесении ко­торых нет ни взрыва, ни перехода в щель и которые, таким образом, заканчиваются смычкой. Смычные согласные [m], [n], [р], [t] и др. в положении перед другими смычными (а нередко и на конце слова перед паузой) обычно реализуются как имплозивные.

5. Третье деление согласных, также перекрещивающееся с первы­ми двумя,— это деление по активному артикулирую­щему органу. Здесь выделяются, как мы видели, губные, пе­реднеязычные, среднеязычные, заднеязычные, увулярные, фарингаль-ные и гортанные. Более дробное подразделение, в частности, в группе губных учитывает активность обеих губ или только нижней, а в группе переднеязычных — активность и способ работы отдельных участков передней части языка. Кроме того, при дальнейшем подразделении принимается во внимание также пассивный орган, что отражается в та­ких терминах, как «губно-зубные».

6. Наконец, для многих языков важны и некоторые другие призна­ки согласных: их палатализация (например, в русском языке), веля­ризация, лабиализация и т. д.

Там, где артикуляция согласного влияет на артикуляцию соглас­ного же или артикуляция гласного — на артикуляцию гласного, при­чем влияние это направлено в сторону сближения артикуляций, го­ворят об ассимиляции, или уподоблении . Ассимиляция тоже может быть либо предвосхищающей, либо инерционной.

Классическими примерами предвосхищающей ассимиляции соглас­ных может служить в русском языке замена звонких согласных глу­хими в положении перед глухими и, напротив, глухих согласных звон­кими в положении перед звонкими. Ср. лодочка — но лодка, где про­износится глухое [t] перед [k], или к реке—но /с домам, где имеем звонкое [g] перед [d]. В примере к домам происходит предвосхищение вибрации голосовых связок; в примере лодка — предвосхищение их разомкнутого состояния. В некоторых русских говорах наблюдается инерционная ассимиляция согласных по мягкости — инерция подня­того положения средней части спинки языка в момент произнесения последующего согласного, например Ванькя с мягким [k'l. В англий­ском языке в окончании множественного числа имен существительных звучит [z], в частности после гласного, например в shoes [su:z] 'туфли', и после сонанта, например balls [ba:lz] 'мячи', но только [s] непосред­ственно после глухого согласного, например в cats [Pacts] 'кошки'. В этом последнем случае наблюдаем инерционную ассимиляцию по глухости — инерцию неучастия голосовых связок. Ассимиляцию глас­ных можно отметить в севернорусских диалектных формах вроде бываат вместо бывает (с предварительной утратой звука [j] между гласными).

Редукция – ослабление  гласных в безудар­ных слогах и оглушение согласных на конце слова перед паузой.

Яркие примеры редукции гласных дает русский язык. Гласный, обозначаемый на письме буквой а, звучит далеко не одинаково в мал, малыш и малыши. В истории немецкого языка редукция проявилась в том, что существо­вавшие в основном до XI в. качественно разные гласные безударных слогов совпали затем (в окончаниях) в одном нейтральном [э] (в не­мецком письме е), так что, например, формы четырех падежей множе­ственного числа от слова berg 'гора', звучавшие как berga, bergo, bergum, berga, теперь звучат как Berge (им., род., вин.) и Bergen (дат.).

Полная степень редукции — это полное исчезновение гласного в безударном слоге и даже всего слога, в частности: а) апокопа — отпадение конечного гласного или конечной части слова, например Петь вместо Петя, чтоб вместо чтобы, и б) синкопа — выпа­дение гласного или нескольких звуков не на конце слова, например Иваныч вместо Иванович, нем. диал. gmojn вместо gut'en Morgen 'доброе утро', шведск. far 'отец' рядом с fader. Апокопа безударных окончаний играла большую роль в истории английского языка. В результате апо­копы таким древнеанглийским формам, как bindan 'связывать' (ин­финитив), biпdе (1-е л. ед. ч. наст. вр.), bindaд (мн. ч. наст. вр.), соот­ветствуют в современном языке формы без окончания (с нулевыми окон­чаниями) bind [baind] — to bind, I bind, we (you, they) bind.

Оглушение звонких согласных на конце слова перед паузой наблюдается во многих языках. Ср. в русск. дуга — дуг td°uk], труба — труб (t°r°up] и т, д. Физиологическая основа этого явления — преждевременное, еще до конца произнесения слова, воз­вращение голосовых связок в состояние покоя. В некоторых языках оглушение является в этой позиции частичным — оглушается только конец согласного. Иногда оглушение на конце проявляется и в отно­шении сонантов, например в русском языке — в позиции после глу­хого согласного (в словах типа вопль).

Подразделением биологического аспекта является, как ска­зано выше, перцептивный аспект. Он охватывает изучение тех процессов, которые происходят в организме человека при восприя­тии звуков речи механизмами слуха и при передаче соответствующих сигналов в головной мозг, в сенсорный центр речи (речеслуховой ана­лизатор) — так называемую зону Вёрнике (около первой височной извилины левого полушария). Но эти процессы изучены пока меньше, чем процессы артикуляции.

11.Функциональный аспект в изучении звуков языка. Понятие фонемы. Ее функции.

Звук, произносимый в речи,— это не только колебание воз­душной среды и не только результат работы наших произносительных органов. Звук этот выполняет определенные функции в языке и речи, и в этом своем качестве он является, как мы уже говорили выше, опреде­ленной единицей — фоном в потоке речи и фонемой в системе языка. В сочетании с другими звуками он выступает как материальное, чув­ственно воспринимаемое средство закрепления и выражения мысли, как экспонент или составная часть экспонента языкового знака. Язык может служить орудием общения и обмена мыслями только потому, что значащие единицы языка (морфемы, слова и т. д.) материализуются в звуках, произносимых говорящим и воспринимаемых слушающим.

Для языковедения именно эта, функциональная сторона является са­мой важной.

 Функции фонемы. Ее выделимость

Фонемы это как бы «кирпичики», из которых строятся экспо­ненты значащих единиц языка, в первую очередь морфем, а тем самым и слов. Но кирпичи, используемые, скажем, при постройке стены, все одинаковы или в принципе должны быть одинаковыми. Фонемы же обязательно должны быть достаточно разными, различимыми для вос­приятия: они ведь должны не просто составлять некоторые последова­тельности («цепочки»), а должны составить для разных знаков раз­ные последовательности, чтобы соответствующие знаки, морфемы или слова отличались друг от друга на слух и распознавались, т. е. узнавались как нечто разное, например бур, бор, бар, бра, брат, брать, брак., арба, арбу и т. д. Поэтому в каждом языке имеется по нескольку десятков разных, различающихся между собой на слух фонем (в русском языке, например, около 40 фонем). Комбини­руясь между собой, фонемы эти дают тысячи сочетаний, служащих экспонентами для значащих единиц языка. Учитывая это, справед­ливо говорить о двух (теснейшим образом между собой связанных) функциях фонемы: 1) конститутивной, т. е. функции строитель­ного материала в составе экспонентов морфем и 2) дистинк-тивной, или различительной, т. е. функции различителя этих экспонентов.

В некоторых случаях фонема осуществляет как свою конститутив­ную, так и дистинктивную функцию «в одиночку». Это имеет место в однофонемных словах вроде русских союзов а, и, предлогов о, у, к, с, в, некоторых междометий и т. п. Несколько чаще встречаются однофонемные морфемы — окончания, суффиксы и т. д. Но более типичен другой случай, когда фонема осу­ществляет свою конститутивную функцию, участвуя вместе с другой или другими фонемами в образовании экспонента слова или морфемы. Так обстоит дело во всех многофонемных (двух- и более фонемных) словах и морфемах. Если экспоненты таких слов или морфем разли­чаются между собой одной фонемой, например бур : бор : бар, или стул : стол, или окончание дательного падежа -ам: окончание пред­ложного падежа -ах (рукам : руках), дистинктивная функция фонемы как бы сосредоточена в одной точке и потому выступает особенно от­четливо.

Итак, фонемой называется кратчайшая звуковая единица данного языка, способная быть в нем единственным внешним различителем экс­понентов морфем и слов.

«Кратчайшая» — значит неделимая на какие-либо более короткие единицы, которые следовали бы друг за другом в линейной последо­вательности речевой цепи и обладали бы теми же функциональными свойствами, которыми обладает фонема. Слово «единственным» вве­дено в определение потому, что различия обязательных вариантов тоже несут в составе общего облика слова известную информацию, помогающую отличить одно слово от другого, но различия вариантов одной фонемы никогда не могут играть роль единственного различи-теля экспонентов двух слов (или морфем): если это случается, это значит, что бывшие варианты одной фонемы превратились в разные фонемы. Наконец, «способная быть», а не просто «являющаяся» ска­зано потому, что не все фонемы встречаются в составе реальных «ми­нимальных пар» (т. е. пар слов данного языка, различающихся одной фонемой) вроде бор : бур, вол : волк или а (союз): у (предлог), и:ы (названия букв) и т. п. Так, для фонем /k/ и /k'/ нет в русском языке 'очной «минимальной пары», но фонематичность их различия без­упречно доказывается наличием сочетаний и той и другой фонемы с "яними и теми же последующими гласными, ср. ком : ткём, кувал­да : кювет и т. п. Впрочем, минимальную пару для русских /к/ и /к'/ составляют словоформы садком и соткём /sat'kom/ —/sat'k'om/.

12. Слог. Словесное ударение. Слоговый акцент. Фразовая интонация.

Членение речевого потока на слоги наблюдается во всех язы­ках мира. Слог везде выступает как минимальная произ­носительная (артикуляционная) единица ре-ч и. Он может состоять либо из одного звука, либо из нескольких звуков, соседствующих в речевой цепи и определенным образом объ­единенных в некое неделимое (с произносительной точки зрения) целое.

Чаще всего вершину, или ядро, слога образует тот или иной гласный звук, а на периферии слога располагаются согласные. Ср. пря-ник (дефисом мы обозначаем слогораздел), до-мик, ра-злу-чить. Нередко слог состоит из одного гласного (т. е. периферия оказывается нулевой). Вместе с тем возможны слоги, вообще не содержащие гласного звука. В русском языке такие слоги сплошь да рядом встречаются в беглом разговорном стиле произношения, на­пример в словах полочка (если его произнести без второго гласного), Ивановна (в произношении [i-v1a-n-nъ]) и т. д. В этих слогах ядро составляют слогообразующие или слоговые сонанты. Реже встречаются слогообразующие шумные, например [s] в русском междометии тсс!

С другой стороны, слог может содержать в себе два гласных, как В нем. Maus 'мышь', и даже три, как во вьетнам, ngoai 'снаружи'. В этих случаях один гласный (в наших примерах (а]) составляет ядро слога, а другой или другие — его периферию. «Периферийные» глас­ные называют неслоговыми.

При изучении слога и слогоделения важными являются понятия (1) открытого/закрытого и (2) долгого/краткого слогов.

1. Открытым слогом называется такой, который заканчива­ется слогообразующим звуком (т. е. отсутствует «задняя периферия»). например все слоги в русском ма-ма, чешском vr-ba, закрытым— такой, который заканчивается неслогообразующим звуком, напри­мер мать, дай. Есть языки (английский, немецкий, французский и др.), широко использующие открытые и закрытые слоги, и, с другой стороны, такие языки, в которых возможны только открытые слоги. В со­временных славянских языках, в том числе и в русском, открытые слоги используются значительно шире, чем закрытые: интервокаль­ные группы согласных обычно отходят к следующему слогу, например и-зба, а-ктер и т. д.1Только на конце слов широко представлены в русском языке и закрытые слоги.

2. Для некоторых языков, например для древнегреческого и ла­тыни, для арабского, существенно различение долгих и кратких

слогов. К долгим слогам относятся открытые слоги с долгим глас­ным в вершине, а также все закрытые слоги. Краткими являются лишь те открытые слоги, у которых вершиной служит краткий гласный.

Словесное ударение. Обычно словесное ударение заключается в том, что в слове (или же в группе, состоящей из знаменательного слова и одного или нескольких служебных) с помощью тех или иных звуковых средств подчеркивается один вполне определенный слог, а иногда — в мень­шей мере— еще и другой или другие слоги. Так, в русском слове новая всегда подчеркивается первый слог, в под окном — последний слог, в да знаешь ли? — второй слог, в немецком слове Eisenbahn 'железная дорога' — первый и в меньшей степени третий слог и т. д. Слоги, несущие ударение, называют ударными (или ударенными), остальные же — безударными (или неударенными). Способы зву­кового выделения, используемые словесным ударением, разнообразны.

Так, ударный слог может произноситься с большей интенсивностью — так называемое динамическое, или силовое, ударе­ние. Он может удлиняться (чаще за счет своего гласного) — кван­титативное, или количественное, ударение. Он может выде­ляться повышением или понижением тона — музыкальное, или тоническое, ударение. В ряде языков наблюдается также каче­ственное ударение — особое качество звуков, составляющих ударный слог.

Словесное ударение может быть свободным (разноместным) или связанным (фиксированным, одноместным).

1. Свободным называется ударение в тех языках, в которых оно Может стоять на любых (начальных, серединных, конечных) слогах акцентного слова, как это мы видим в русском языке. Конечно, в каждом слове и в каждой грамматической форме такого языка место уда­рения обычно закреплено строго (возможно только новая, а не «но­вая» или «новая»), так что колебания (вроде творог — творог) встре­чаются лишь в отдельных случаях. Свободным является ударение также в украинском, белорусском, болгарском, литовском, немецком, английском, скандинавских, итальянском и в ряде других языков. В этих языках есть случаи, когда два разных слова или две разные формы, обладая одинаковым фонемным составом, различаются лишь местом ударения. Таковы в русском языке, например, пары мука и мука, плачу и плачу (совсем разные слова), или стада и стада (разные формы одного слова), или в английском import  'ввозить, им­портировать' и import 'ввоз, импорт’ (разные слова — гла­гол и существительное,— тесно связанные по значению и происхож­дению).

Свободное ударение может быть неподвижным при обра­зовании форм слова и производных слов или подвижным.

Неподвижное ударение имеем, например, в слове горох: ср. горох, гороха, гороху и т. д., также горошина, горошек, гороховый, огоро­шить — везде ударение падает на один и тот же слог -рох- или -ро-. Неподвижное ударение определенным образом характеризует не только данную словоформу, но и данную корневую морфему: в слове горох и его производных оно неизменно падает на второй слог корня. Ударение является в подобных случаях такой же четкой и харак­терной приметой данной корневой морфемы, как и фонемный состав ее экспонента.

Подвижное ударение имеем в слове борода: ср. бороды, боро­де. но бороду, бороды... и, наконец, бород (ср. и производное бородка). Подвижность ударения наблюдается в языках со свободным ударением там, где ударение так или иначе характеризует определенные некор­невые морфемы (окончания, суффиксы, приставки), определенные грамматические формы и словообразовательные типы. Так, при­ставка вы- (в отличие от других русских приставок) перетягивает уда­рение на себя (ср. смотреть, писать, также посмотреть, написать, но высмотреть, выписать), однако при образовании несовершенного вида суффикс -ыеа- (-ива-) заставляет ударение перейти с этой при­ставки на слог, непосредственно предшествующий суффиксу (выпи­сывать, высматривать). Аналогичная «борьба» между морфемами, входящими в состав слова, «борьба» за место ударения в данной слово­форме, происходит и в других случаях. В целом можно сказать, что в языках со свободным ударением (и в случаях его подвижности, и в случаях неподвижности) место ударе­ния в словоформе зависит от ее морфемного состава.

2. Связанным (фиксированным) называется словесное ударение в тех языках, в которых оно всегда (или почти всегда) падает на один определенный по порядку слог слова, например: только на началь­ный, только на конечный, только на предпоследний слог и т. д. На­чальное ударение имеем в финно-угорских языках, а из индоевропей­ских — в латышском, чешском, словацком (ср. в русском языке имена собственные и другие слова, заимствованные из этих языков:

Хельсинки, Калевала — из финского; Таллин, Тарту — из эстон­ского; Рига, Райнис — из латышского; Прага, Дворжак, Гашек, ро­бот — из чешского; Пётефи, чардаш — из венгерского и т. д.) 1. Конечное ударение представлено в армянском (ср. Ереван, Сарьян), таджикском (Душанбе). Фиксированное ударение на предпоследнем слоге господствует в польском языке (ср. Варшава, Краков, Мицке­вич, шляхта).

Иногда в одном слове имеется более одного ударения. Обычно в этих случаях ударения неравноправны, Между ними наблюдается известная градация: главное ударе­ние противостоит одному или нескольким второстепенным, более слабым. Таким образом, единство акцентного слова, создава­емое главным ударением, не нарушается; с помощью второстепенного ударения создается лишь некоторое расчленение внутри единого смыслового и фонетического целого.

В русском языке второстепенное ударение появляется лишь в более длинных сложных словах вроде машиностроительный, севе­роамериканский, электрокардиограмма (на первых компонентах этих слов) и в более длинных словах с приставками после-, противо-, архи-, анти- и некоторыми другими (на этих приставках), например послеоперационный,  противотуберкулезный,  ,архиреакционный, антиимпериалистический. Впрочем, и в этих случаях второстепен­ное ударение может отсутствовать.

Иную картину видим в германских языках, где второстепенные ударения в определенных случаях строго обязательны и встречаются очень часто. Так, в немецком все сложные слова и слова с некоторыми аффиксами (приставками или суффиксами) обязательно имеют по два ударения и более — в зависимости от количества корней и «тяжелых» (т. е. ударенных) аффиксов, входящих в состав этого слова. Главное ударение обычно падает на первый компонент («тяжелую» приставку, а при ее отсутствии — на первый корень в сложном слове), второ­степенные же ударения — на последующие компоненты, например Ursrung 'происхождение', Haustur 'дверь дома', Untergrundbahn 'метро' (букв. 'подземная дорога') и т. д.

Слоговой акцент. В ряде языков наблюдается явление, называемое слоговым акцентом (также слоговым тоном, или интонацией слога). Оно имеет место там, где на протяжении отдельного слога происхо­дят различные регулярные изменения высоты основного тона голоса или же интенсивности звучания, которые могут, противопоставляясь друг другу, выполнять различительную функцию. Так, в китайском литературном языке различают в знаменательных словах четыре слоговых тона: 1) ровный (та 'мать'), 2) восходящий (та. 'конопля'); 3) нисходяще-восходящий (та 'лошадь') и 4) нисходящий (та 'ру­гать'). Слог mai с нисходяще-восходящим тоном значит 'купить', а с нисходящим тоном— 'продать'. Во вьетнамском языке выделяют 6 тонов (в частности, различается постепенно-нисходящий и резко-нисходящий), а в некоторых китайских диалектах — до 9 тонов.

 Фразовая интонация. Понятие «фразовая интонация» (или просто «интонация») охватывает все  явления, наблюдаемые в рамках син­таксических единиц — словосочетания и предложения (в том числе и однословного предложения). Важнейший компонент интонации — мелодика, т.е. движение основного тона голоса (повышение и 'понижение), создающее тональный контур высказывания и его ча­стей и таким образом связывающее и членящее нашу речь. Так, су­щественное понижение тона указывает на завершенность сообщения или какой-то его относительно самостоятельной части. Напротив, повышение говорит о незаконченности мысли, о том, что надо ждать продолжения, или — при другом мелодическом рисунке — о том, что это вопрос, а не утверждение и т. д.

Мелодика и особенно второй важный компонент интонации — интенсивность используются для подчеркивания каких-то частей высказывания. Так, в понятие интонации входит фразо­вое ударение. Его нейтральную разновидность Л. В. Щерба назы­вает синтагматическим ударением и рассматривает как средство фонетической организации синтагм. Синтагма же понимается как единица изменчивая, речевая, «...кратчайший отрезок речи... •который в данном контексте и в данной ситуации соответствует еди­ному понятию». Синтагма — сравнительно небольшая группа слов, объединенных соседством в речевой цепи и тесной смысловой связью, В русском тексте синтагматическое ударение состоит в том, что последнее слово синтагмы (если оно не является служебным словом неспособным иметь собственное словесное ударение) подчеркивается больше, чем другие. Так, предложение «Что вы делали вчера вечером?» наиболее привычно распадется на две синтагмы (границы их обозначим вертикальной чертой, а слово, получающее синтагматическое ударение, выделим курсивом): «Что вы делали \ вчера вечером?» Ср. и в ответе: «Читал новую книгу, | которую мне дали ) на один день». Во всех этих случаях синтагматическое ударение может рассматриваться как установление некоторой градации между словесными ударениями. Во французском тексте все слова синтагмы, кроме последнего, вообще могут терять свое словесное ударение.

Логическое ударение наблюдается в тех случаях, когда содержание речи требует особого выделения каких-то частей выска­зывания. Это ударение часто рассматривается как отступление от привычных норм синтагматического ударения. Так, в предложении «Его новая книга понравилась мне меньше, чем первая», хотя на конце первой синтагмы стоит слово книга, мы больше выделим не его, а другое слово — новая и тем самым сделаем более выпуклым выраженное здесь противопоставление: новая — первая. В других случаях логическое ударение, напротив, еще больше подчеркивает слово, которое и без того должно быть выделено синтагматическим ударением. Ср.: «Это не новая книга, а всего лишь новая статья!* Отметим, что логическое ударение способно даже нарушать нормы словесного ударения. Ср. обычное словесное ударение: до еды и ло­гическое: «до еды или после еды?»

Третий компонент интонации — темп речи, ее замедление и ускорение. Замедлением темпа выделяются более важные слова в высказывании (разновидность логического ударения) или слова, наиболее значимые эмоционально (так называемое эмфатическое, или эмоционально-экспрессивное, ударение). В русском языке в случае положительных эмоций происходит особое удлинение (растя­гивание) ударного гласного, а иногда и всего выделяемого слова («Он замеча-ательный человек?); в случае эмоций отрицательных (гнев, угроза и т. д.) более типично удлинение начального согласного слова (н-негодяй!) или начального согласного ударного слога (негод-дяй!). С убыстрением темпа обычно произносятся менее важные части вы­сказывания.

Важными компонентами интонации являются также паузирование, т. е. расстановка пауз и их градация по степени длитель­ности, и, наконец, те тембровые особенности, которые связаны с выражением общей эмоциональной настроенности нашей речи (на­пример, то, что называют «металл в голосе»).

Все компоненты интонации используются в тесном переплетении друг с другом.

13. Слово как единица языка. Лексическое значение слова.

Лексикология (от др.-греч. lexis 'слово, выражение') — раз­дел науки о языке, изучающий лексику, т. е. словарный состав языка. Лексика состоит из слов и устойчивых словосочетаний, функциони­рующих в речи наподобие слов.

 Морфема, как мы уже знаем, есть минимальная (т. е. нечленимая дальше) значащая единица языка, в которой за определенным экс­понентом закреплен тот или иной элемент содержания. Слово же не обладает признаком структурной и семантической нечленимости: есть слова, не членимые на меньшие значащие части, т. е. состоящие каждое из одной морфемы (например, предлоги у, для, союзы и, но, междометие ах, существительное кенгуру), и такие, которые членятся дальше на значащие части, т. е. состоят каждое из нескольких морфем (тепл-ая, погод-а, по-вы-брас-ыва-ть и т.д.). Какой же признак объединяет и семантически нечленимые, и членимые слова в общем понятии слова как языковой единицы и одновременно противопостав­ляет такое слово (в частности, и одноморфемное слово) морфеме? Оче­видно, признак большей самостоятельности (автотомности) слеза по сравнению с морфемой. Эта самостоятельность может быть позиционной и синтаксической.

Позиционная самостоятельность заключается в отсутствии у слова жесткой линейной связи со словами, со­седними в речевой цепи, в возможности в большинстве случаев от­делить его от «соседей» вставкой другого или других слов, в широкой подвижности, перемещаемое™ слова в предложении. Ср. хотя бы следующие простые примеры: Сегодня теплая погода. Сегодня очень щеплая и сухая погода. Погода сегодня теплая. Теплая сегодня погода! и т. п.

Можно сказать, что слово — минимальная единица, обла­дающая позиционной самостоятельностью. Части слова, например морфемы внутри многоморфемного слова, такой самостоятельностью не обладают. Они как раз связаны жесткой линейной связью; их нельзя переставлять, между ними либо вовсе нельзя вставить никаких других морфем (например, в вы-брас-ыва-ть, рыб-о-лов}, либо же можно вставить лишь немногие морфемы из жестко ограниченных списков (тепл-ая, тепл-оват-ая, тепл-еньк-ая, тепл-оват-ень-кая; погод-а, погод-к-а; да-ть, да-ва-ть).

Позиционная самостоятельность характеризует все типы слов в языке, хотя и не в одинаковой степени.

 Более высокая ступень самостоятельности слова — синтак­сическая самостоятельность—заключается в его способности получать синтаксическую функцию, выступая в качестве отдельного однословного предложения или же члена предложения (подлежащего, сказуемого, дополнения и т. д.). Синтаксическая самостоятельность свойственна не всем словам. Предлоги, например, не могут быть ни отдельными предложениями (исключения вроде Без! как ответ на вопрос Вам с сахаром или без? единичны), ни сами по себе (без знаменательного слова) членами предложения . To же самое можно сказать и о многих других типах служебных слов — о союзах, артиклях, Истицах и т. д. Все же некоторые лингвисты кладут в основу общего определения слова как раз критерий синтаксической самостоятельности, причем обычно даже в более узкой формулировке: слово определяют как минимальную единицу, способную в соответствующей ситуации выступать изолированно,  в качестве отдельного предложения.

 Содержательная, или «внутренняя», сторона слова пред­ставляет собой явление сложное, многогранное. В содержании слова, и прежде всего слова знаменательного, следует различать два мо­мента. Слово заключает в себе указание на известное содержание, свойственное только ему одному, и вместе с тем указание на один или несколько общих раз­рядов, называемых грамматическими категориями, под которые содержание этого слова подводится наравне с содержанием многих других.

Значение – заключенный в слове смысл или содержание, связанное с понятием, а понятие – отражение в сознании людей предметов объективного мира. Понятие в слове всегда одно, а значений может быть несколько (Ядро – внутренняя часть чего-либо, ядро ореха).

Заключенное в знаменательном слове указание на те или иные «общие разряды», т. е. на определенные грамматические категории, называется грамматическим значением (данного слова или его отдельной формы). Так, в слове теплая (в данной словоформе) грамматическим значением является указание на род (женский), число (единственное), падеж (именительный), а также (в любой сло­воформе — теплый, теплая, теплого и т. д.) на грамматический класс слов, т. е. часть речи (прилагательное). Грамматическими зна­чениями занимается грамматика.

Заключенное же в слове указание на «известное содержание, свой­ственное только ему одному», т. е. только данному слову в отличие от всех других слов, называется лексическим значением. Лексическое значение, как правило, остается одним и тем же во всех грамматических формах слова, в том числе и аналитических. Таким образом, оно принадлежит не той или иной словоформе, а лексеме в целом. Лексическое значение слова теплый — это то значение, ко­торым это слово отличается от всех других слов русского языка, прежде всего от соотносительных по смыслу (т. е. от холодный, горя­чий, прохладный, тепловатый), а далее и от всех остальных (кислый, желтый, высокий, передний, восьмой, человек, гора, бежать, вприкуску и т. д.). Лексикология и лексическая семасиология как раз и зани­маются исследованием лексического значения, индивидуально при­сущего каждому знаменательному слову.

Что касается служебных слов, то вопрос о их лексическом зна­чении не имеет однозначного решения в науке. Ясно только, что они функционируют в предложении как выразители тех или иных грам­матических значений отдельных слов и тех или иных смысловых и формальных связей между словами и что, таким образом, грамма­тическое значение является в их содержании ведущим, если вообще не единственным.

Важнейшую часть лексического значения, его, так сказать, ядро составляет у большинства знаменательных слов мыслительное отображение того или иного явления действительности, предмета (или класса предметов) в широком смысле (включая действия, свой­ства, отношения и т. д.). Обозначаемый словом предмет называют денотатом, а отображение денотата (класса денотатов) — концептуальным значением сло­ва. Кроме ядра в состав лексического зна­чения входят так называемые коннотации, или созначения  — эмоциональные, экспрессивные, стилистические «добавки» к основ­ному значению, придающие слову особую окраску. В каждом языке есть и такие знаменательные слова, для которых не дополнительным, а основным значением является выражение тех или иных эмоций (на­пример, междометия вроде ого! тьфу! или брр!) или же передача команд — побуждений к определенным действиям (стоп! прочь! брысь! на! в смысле 'возьми' и т. п.).

В лексическом значении слова выделяются три стороны, или грани: 1) отношение к денотату — это так называемая предметная отнесенность слова; 2) отношение к категориям логики, и прежде всего к понятию,— понятийная отнесенность; 3) отношение к кон­цептуальным и коннотативным значениям других слов в рамках соответствующей лексической системы — этот аспект значения иногда называют значимостью (фр. valeur).

14. Предметная отнесениость слова.

 Денотатами слова могут быть предметы, события, свойства, действия, наблюдаемые в окружающем нас мире — в природе и в обществе (ср. денотаты слов собака, погода, газета, зеленый, продол­жаться, курить, вверх, четыре); чувства и ощущения внутреннего мира человека, моральные и логические оценки и понятия, вырабо­танные развитием духовной культуры, идеологии и т. д. (ср. дено­таты слов радость, томиться, казаться, вспомнить, честно, совесть, гордый, сентиментализм, по-видимому). Денотатами слов могут быть и элементы языка (как и язык в целом), процессы, протекающие при функционировании языка в речи, действия, осуществляемые в про­цессе изучения языка, и т. д. (ср. денотаты слов речь, слово, фонема, произносить, спрягать). С фиктивными, воображаемыми денотатами соотнесены слова, десигнатами которых являются ложные понятия, возникшие на каком-то этапе развития культуры, а позже отброшен­ные (черт, леший, русалка, флогистон).

Независимо от реального или фиктивного характера денотата различают общую и частную  предметную отнесенность.

Общая предметная отнесенность слова есть отнесенность его концептуального значения к целому классу (множе­ству) денотатов, характеризующихся наличием у них каких-то общих признаков. Так, слово собака обозначает любую собаку независимо от породы, цвета шерсти, клички и т. д., т. е. класс (множество) со­бак; слово зеленый — любой оттенок и любой конкретный случай зеленого цвета; слово курить — любой конкретный случай этого действия.

Частная предметная отнесенность слова есть отнесенность его концептуального значения к отдельному, единичному денотату, к отдельному, индивидуальному предмету, к отдельному конкретному проявлению свойства, действия и т. д. Так, в приво­димых ниже предложениях слова собака, зеленый и курить обозна­чают уже нечто совершенно конкретное: В комнату вбежала большая черная собака. Записка была написана зелеными чернилами. Стоя у окна, он нервно курил.

По способности выступать в общей и/или частной отнесенности большинство знаменательных слов делятся на три группы:

1) имена собственные, 2) нарицательные слова и 3) так называемые указательно-заместительные, или местоименные, слова.

1. Имена собственные всегда выступают (пока они остаются именами собственными) только в частной предметной отнесенности. Нева — это одна, совершенно определенная река; Киев — вполне определенный город, расположенный в определенной точке земного шара; Герцен—определенный человек, живший с 1812 по 1870 год, написавший «Былое и думы», «Кто виноват?» и другие про­изведения. Берем ли мы имя собственное как элемент языка или в его употреблении в речи, оно в любом случае соотнесено с индивиду­альным предметом. Это справедливо и применительно к таким много­кратно повторяющимся именам собственным, как личные имена Татьяна (Таня), Виктор (Витя), названия населенных пунктов вроде Покровское, Александровка и т. д. Дело в том, что все многочис­ленные Тани не имеют никакого общего им всем и вместе с тем при­сущего только им одним признака (кроме самого этого имени Таня, но имя не есть реальный признак вещи). Тем самым все Тани не объ­единяются в «класс Тань» (или если при случае и объединяются, то лишь в чисто «вербальный», но никак не реальный класс денотатов).

2. Нарицательные слова, например река, город, писа­тель, девушка или приведенные выше собака, зеленый, курить, могут выступать и в общей, и в частной предметной отнесенности. В системе языка (в его словаре), в отвлечении от конкретного текста, такие слова всегда имеют, как об этом уже говорилось, общую отнесенность. В речи, в тексте нарицательные слова обладают либо общей, либо частной отнесенностью, в зависимости от характера соответствующего высказывания. Ср. частную отнесенность слов в предложениях Город стоит на берегу реки; В комнату вбежала собака и в других, приве­денных выше, и общую предметную отнесенность тех же слов в таких общих утверждениях, как «Во всех странах наблюдается отлив сель­ской молодежи в город»; «.Собака — друг человека»; «.Зеленый цвет действует успокаивающе на нервы»; «.Курить — вредно».

3. Указательно-заместительные слова со­ставляют количественно небольшую, но важную группу. Это место­имения, например я, ты, он, этот, мой, какой, такой, столько, и местоименные наречия, например/па/с, здесь, там, тогда и др. В си­стеме языка они имеют, как и нарицательные слова, только общую предметную отнесенность (и притом отнесенность к очень большим и широким классам денотатов): я — любой говорящий, ты — любой собеседник, здесь — любое место, находящееся вблизи говорящего или указанное в предыдущем контексте, и т. д. О слове это В. И. Ленин справедливо заметил: «Самое общее слово» 1. Вместе с тем в речи все указательно-заместительные слова в отличие от нарицательных вы­ступают всегда только в частной отнесенности: в любом высказы­вании я — вполне конкретное лицо, автор этого высказывания, ты — вполне конкретный собеседник, здесь — место вблизи данного гово­рящего и т. д. В диалоге частная отнесенность такого рода слов не­прерывно меняется. Если же местоимение получает общую отнесен­ность, оно перестает быть местоимением (ср.: «Наше внутреннее я»— ^е я уже не местоимение, а имя существительное).

Рассмотренные группы знаменательных слов не отделены друг от друга глухими, непроходимыми перегородками. Имя соб­ственное легко получает значение нарицательного, т. е. способность обозначать целый класс однородных в каком-либо отношении пред­метов (лиц и т. д.) и тем самым способность выступать и в общей пред­метной отнесенности. Яркий пример — имена некоторых литератур­ных персонажей: Плюшкин (в нарицательном значении 'скупец, ме­лочно-скаредный человек'), Манилов ('пустой благодушный мечта­тель'), Хлестаков ('безудержный хвастун'), Отелло ('ревнивец'), Ягo ('коварный клеветник'), Тартюф ('ханжа') и т. д. Сходным обра­зом иногда имена реальных лиц, а также географические названия получают более общее, т. е. нарицательное, значение. В ряде случаев нарицательные слова развиваются из имен собственных или обра­зуются от них. Так, из имени римского полководца и императора Юлия Цезаря (Caesar) возникли нарицательные нем. Kaiser 'император', русск. кесарь, цЪсарь, откуда в дальнейшем царь; а из имени франк­ского короля Карла Великого—нарицательные русск. король, чешек, kral, польск. krol с тем же значением. Имя собственное — на­звание местности — получает нарицательное значение как название того или иного изделия, например палех, хохлома, болднья, цинандали.

С другой стороны, имена собственные возникают на базе нарица­тельных слов. Иногда нарицательное слово получает преимущест­венную отнесенность к какому-то одному представителю класса и тем самым начинает сближаться с именем собственным; так, слово начальник, или шеф, и т. п. в устах служащих какого-либо учреж­дения преимущественно начинает обозначать именно их начальника, город для деревенского жителя — чаще всего конкретный, ближай­ший к данной деревне город и т. д. Затем так возникают настоящие имена собственные. Например, Стамбул (турецк. Istanbul) есть ис­кажение греческого выражения eis ten polin 'в город'.

15. Семантические поля.

Концептуальное значение слова существует не изолиро­ванно, а в определенном соотношении с концептуальными значениями других слов, прежде всего слов того же «семантического поля». Тер­мином семантическое поле обозначают большее или меньшее множество слов, точнее — их значений, связанных с одним и тем же фрагментом действительности. Слова, значения которых входят в поле, образуют «тематическую группу» более или менее широкого охвата. Примеры таких групп: слова, обозначающие время и его различные отрезки (время, пора, год, месяц, неделя, сутки, час и т. д., также весна, зима... утро, вечер и пр.); термины родства (отец, мать, сын, брат, кузина и т. д.); названия растений (или более узкие группы: названия деревьев, кустарников, грибов и т. д.); на­звания температурных ощущений (горячий, теплый, прохладный, холодный и т. д.); названия процессов чувственного восприятия (ви­деть, слышать, заметить, почувствовать, ощутить), процессов мысли (думать, полагать, считать, догадываться, вспоминать) и пр. С точки зрения их внутренних смысловых отношений слова. принадлежащие к одной тематической группе, должны рассматри­ваться как некая относительно самостоятельная лексическая мик­росистема.

В рамках тематической группы выделяются разные типы семан­тических связей. Важнейшая из них — иерархическая связь по линии род—вид между обозначением более широкого множества (бо-дее общего, родового понятия), так называемым гиперонимом, и обозначениями подчиненных ему подмножеств, входящих в это множество, т. е. «именами видовых понятий» — гипонимами. Так, гиперониму животное подчинены гипонимы собака, волк, заяц ц т. д., составляющие вместе «лексическую парадигму». При­веденные гипонимы в свою очередь являются гиперонимами для других, более частных гипонимов. Например, собака выступает как гипероним по отношению к таким гипонимам, как бульдог, такса, дворняжка и т. д. Слова бульдог, собака и животное могут относиться к одному и тому же денотату, однако заменяемость этих слов — од­носторонняя: гипероним всегда может быть употреблен вместо своего гипонима, но не наоборот. Иногда в подобных иерархических системах в роли того или иного звена выступает не слово, а словосочетание, например в русском языке в иерархическом ряду дерево — хвойное дерево — ель.

Разновидностями лексических микросистем являются также 1) антонимические пары и 2) синонимические ряды.

1. Антонимические пары объединяют антонимы, т. е. слова, диаметрально противоположные по концептуальному значению. Они могут быть (а) разнокорневыми, например добрый: злой, умный: глупый, холодный : горячий, любовь : ненависть, день '. ночь, уважать '. презирать, поднять : опустить, поздно : рано, справа : слева, или же (б) образованными от одного корня, например надводный: подвод­ный, одеть : раздеть, счастливый : несчастный, порядок: беспорядок.

2. Синонимический ряд может содержать два и более синони­мов, т. е. слов, частично, а в иных случаях даже полностью совпадающих по концептуальному значению, но различающихся своими коннотациями, сферой употребления, сочетаемостью с другими сло­вами, часто оттенками концептуального значения и т. д. Так, в си­нонимическом ряду смотреть : глядеть : глазеть : взирать между первыми двумя синонимами отмечается концептуальное различие в степени целеустремленности, сосредоточенности действия (ср. внима­тельно смотреть, но «рассеянно глядел перед собой, не замечая со­беседника»); вместе с тем в противоположность стилистически нейт­ральному, прозаическому смотреть в слове глядеть чувствуется некоторая поэтичность и свежесть, так что в поэтическом контексте это слово может обозначать и 'увлеченно смотреть' (ср. у Некрасова:

«Что ты жадно глядишь на дорогу/В стороне от веселых подруг?»). Последние два синонима этого ряда выделяются прежде всего эмоцио­нальными и стилистическими коннотациями: глазеть — слово не­одобрительное и грубоватое, а взирать — очень книжное и «высокое» (и, как многие другие «высокие» слова, нередко употребляемое также иронически); вместе с тем и в этих двух синонимах есть определенные концептуальные оттенки: глазеть — 'смотреть с праздным любопыт­ством', а взирать — 'смотреть бесстрастно, незаинтересованно, со­храняя полное спокойствие и равнодушие'. В некоторых случаях различие между членами ряда только или главным образом в оцен­ке— положительной или отрицательной: ср. соратник и приспешник. Встречаются (особенно в терминологической лексике) и абсолютные синонимы — слова с полностью совпадающими значениями, например языковедение = языкознание == лингвистика,   уподобление = ассими­ляция. Иногда один из таких абсолютных синонимов начинают чаще применять в научной, а другой — в научно-популярной литературе, что может привести к возникновению определенных коннотаций и тем самым к некоторой дифференциации и этих синонимов.

16. Соотношение слова и понятия. Многозначность слова.

Логика издавна рассматривает понятие как одну из форм отражения мира в мышлении. Понятие представляет собой «резуль­тат обобщения и выделения предметов (или явлений) некоторого класса по определенным общим и в совокупности специфическим для них признакам. Обобщение осуществляется за счет отвлечения от всех особенностей отдельных предметов и групп предметов в пределах данного класса». Понятие, выраженное словом, соответствует, таким образом, не отдельному денотату, а целому классу дено­татов, выделенному по тому или иному признаку, общему для всех денотатов этого класса. Из сказанного вытекает, что из всех типов слов только нарицательные слова служат для прямого выражения понятий. Однако косвенно соотнесены с понятиями и другие типы слов.

Имена собственные, как сказано, являются названиями индивиду­альных предметов, но эти индивидуальные предметы мыслятся как входящие в определенные общие классы, вследствие чего и имя соб­ственное подводится в сознании говорящих под тот или иной общий класс и связывается с соответствующим понятием. Так, Нева соотно­сится с классом рек, либо (в письменном изображении в кавычках — «.Нева») с классом периодических изданий (журнал «Нева»), либо с классом гостиниц, пароходов и т. д. Любое имя собственное имеет смысл при условии такого соотнесения с соответствующим общим понятием.

Отчетливо соотнесены с понятиями указательно-заместительные, а также служебные слова и даже междометия (например, тьфу! с понятием отвращения, презрения, стоп! с понятием запрещения Дальнейшего движения и т. д.). В общем, прямо выражают понятия или косвенно соотнесены с ними все разряды слов.

Понятия, с которыми так или иначе соотнесены слова языка, не обязательно являются научными, логически обработанными поня­тиями, соответствующими современному уровню познания мира человеком. Лишь часть слов языка, особенно те, которые выступают как специальные термины науки и техники, действительно выражают научные понятия. Но термины — особая область лексики, хотя и не отграниченная резко от лексики бытовой. Обычные же бытовые слова связаны с понятиями «бытовыми», часто «донаучными», сложившимися в глубокой древности или существенно упрощенными  и огрубленными по сравнению с соответствующими понятиями науки.

Для астрономии «звезда» и «планета»—разные понятия (их сущест­венные признаки совершенно различны), а в повседневном языке концептуальное значение слова звезда охватывает без различия и то и другое. Даже при кажущемся совпадении научного и бытового понятия более внимательное рассмотрение показывает, что они со­держат нетождественные признаки. Современное научное понятие «вода» включает признак химического состава (Н2О), тогда как бы­товое понятие, выраженное словом вода, возникло задолго до по­знания химического состава веществ (и современным ребенком усваи­вается задолго до первых уроков химии). Содержание бытового по­нятия (концептуального значения) «вода» может быть определено примерно как 'прозрачная бесцветная жидкость, образующая ручьи, реки, озера и моря'.

Языковой формой выражения и закрепления понятия (на­учного или бытового) может быть не только слово, но и словосоче­тание, иногда даже очень длинное и сложное (например, «лицо, вне­сенное в списки избирателей»; «пассажир, у которого в момент про­верки не оказалось проездного билета» и т. п.). Что же касается рас­крытия содержания понятия, то такое раскрытие может быть разным по степени полноты и глубины и достигается оно не с помощью одного слова или словосочетания, называющего это понятие, а с помощью сложного, развернутого определения или даже обстоятельного разъ­яснения, состоящего порой из многих предложений.

17. Полисемия слова. Типы переноса названий.

 До сих пор мы говорили о значении слова так, как если бы каждое слово имело только одно, хотя и многогранное, но все же единое значение. На деле, однако, случаи однозначности, или моносемии, слова не так уж типичны. Моносемия сознательно поддержи­вается в терминологической лексике (ср., например, значения мор­ских терминов: бак, ют, гротмачта, фальшборт, ватерлиния, водо­измещение, зюйд-вест, норд-ост и т. д.), она иногда встречается и в лексике бытовой (ср. значения слов подоконник, табуретка, подста­канник). Но для подавляющей массы слов языка типична многознач­ность, или полисемия. В большинстве случаев у одного слова сосу­ществует несколько устойчивых значений, образующих семанти­ческие варианты этого слова. А потенциально любое или почти любое слово способно получать новые значения, когда у поль­зующихся языком людей возникает потребность назвать с его по­мощью новое для них явление, еще не имеющее обозначения в соот­ветствующем языке.

Так, в русском языке окно — это 'отверстие для света и воздуха в стене здания или стенке транспортного устройства', но также и 'промежуток между лекциями или уроками длительностью не меньше академического часа', а кроме того, еще иногда и 'разрыв между облаками, между льдинами'; зеленый — это название известного цвета, но также и 'недозрелый', и 'неопытный вследствие молодости' (например, зеленый юнец); вспыхнуть — это и 'внезапно загореться', и 'быстро и сильно покраснеть', и 'внезапно прийти в раздражение', и 'внезапно возникнуть' (вспыхнула ссора).

Присматриваясь к приведенным примерам, мы видим, что пред­ставленные в них значения неравноценны. Некоторые встречаются чаще, они первыми приходят в голову при изолированном упомина­нии данного слова. А другие появляются реже, только в особых соче­таниях или в особой ситуации. Соответственно различают относи­тельно свободные значения слова и значения связанные.

Например, «цветовое» значение прилагательного зеленый наиболее свободно: его можно встретить в самых разных сочетаниях, так как цйогие предметы могут быть зеленого цвета; значение 'недозрелый' ченее свободно: оно встречается лишь в сочетаниях с названиями фруктов, плодов и т. п.; третье же значение является очень связан-''ым: оно представлено только сочетаниями зеленый юнец, зеленая молодежь и, может быть, одним-двумя другими.

Между отдельными значениями многозначного слова име­ются определенные смысловые связи, и эти связи делают понятным, почему довольно разные предметы, явления, свойства и т. д. оказы­ваются названными посредством одного и того же слова. И часовой промежуток между лекциями, и просвет между облаками или льди­нами в некотором отношении похожи на окно в стене дома. Неспелый плод обычно действительно бывает зеленым по цвету, а неопытный юноша чем-то напоминает недозрелый плод. Благодаря такого рода связям все значения многозначного слова как бы выстраиваются в определенном порядке: одно из значений составляет опору для дру­гого. В наших примерах исходными, прямыми значениями яв­ляются: для окна—'отверстие... в стене здания...', для зеленого— значение цвета, для вспыхнуть—'внезапно загореться'.. Остальные значения называются переносными. Между ними, в свою очередь, можно различать переносные первой степени, т. е. восходя­щие непосредственно к прямому, переносные второй степени, произ­водные от переносных первой степени (зеленый в смысле 'неопытный'), и т. д.

Правда, не всегда отношения между значениями так же ясны, как во взятых примерах. Первоначальное направление связей может не совпадать с их осознанием в позднейший период развития языка. Так, в прилагательном красный исторически исходным было значение 'красивый, хороший' (ср. от того же корня: краса, прекрасный, укра­сить и т. д.), а «цветовое» значение возникло как вторичное на его базе. Для современного же языка значение цвета является, несом­ненно, прямым, а значение 'красивый, хороший' — одним из пере­носных.

Кроме переносных значений, как устойчивых фактов языка, существует переносное употребление слов в речи, т. е. «мимолетное» ограниченное рамками данного высказывания использование того или иного слова в необычном для него значении с целью особой вы­разительности, преувеличения и т. п. Переносное употребление слов — один из очень действенных художественных приемов, широко используемых писателями. Напомним в качестве примера такие писательские находки, как «пустынные глаза вагонов» (Блок) или «пыль глотала дождь в пилюлях» (Пастернак). Для лингвиста подоб­ные поэтические «тропы», а также и аналогичные факты бытовой речи важны как яркое свидетельство неограниченной способности слова принимать новые значения. Но более существенно для линг­виста рассмотрение тех переносных значений, которые представляют собой «ходовую монету» в языковом обиходе данного коллектива, которые должны фиксироваться, и на деле обычно фиксируются сло­варями, и должны наравне с прямыми значениями усваиваться людьми, изучающими соответствующий язык.

Исследуя переносные значения в общенародном языке и переносное употребление слов в произведениях художественной литературы, филологи выделили ряд типов переноса названий. Важ­нейшими из этих типов можно считать два — метафору и метонимию.

С метафорой (от др.-греч. inetaphora 'перенос') мы имеем дело там, где перенос названия с одного предмета на другой осуще­ствляется на основе сходства тех или иных признаков, как это видно в примере с окном или в третьем значении слова зеленый ('неопытный, молодой'). Сюда же относятся и зна­чения слов вспыхнуть, тетка, а также идти в применении к поезду, времени, работе; улечься по отношению к ветру и т. д. Сходство, ле­жащее в основе метафорического переноса, может быть «внутренним», т. е. сходством не внешних признаков, а ощущения, впечатления или оценки. Так говорят о теплой встрече, о горячей любви или, напро­тив, о холодном приеме, о сухом ответе, о кислой мине и горьком уп­реке.

В основе метонимии (от др.-греч. metonymia 'переименова­ние') лежат те или иные реальные (а иногда воображаемые) связи между соответствующими предметами или явлениями: смежность в пространстве или во времени, причинно-следственные связи и т. д. Кроме примера зеленый в смысле 'недозрелый' ср. еще следующие:

аудитория 'помещение для слушания лекций' и 'состав слушателей'; земля 'почва, суша, страна, планета'; вечер в смысле 'собрание, кон­церт' и т. п.; различные случаи, когда название сосуда используется как мера вещества («съел целую тарелку», «выпил полстакана»). Очень широко распространены и являются регулярными в самых разных языках метонимические переносы названия с процесса на результат (продукт) процесса (кладка, проводка, сообщение), на используемый в этом процессе материал (удобрение), на производ­ственное помещение (ср. фотография—процесс, продукт процесса и помещение) и т. д.

Разновидностью метонимии является синекдоха (от др.-греч. synekdoche 'соподразумевание, выражение намеком') — перенос названия с части на целое (по латинской формуле pars pro toto 'часть вместо целого'), например с предмета одежды — на человека («он бегал за каждой юбкой»), либо с целого класса предметов или яв­лений на один из подклассов (так называемое «сужение значения»), например машина в значении 'автомобиль', запах в значении 'дурной запах' («мясо с запахом»).

Сопоставляя факты полисемии слова в разных языках, мы можем отметить как черты сходства между этими языками, так и ряд интересных различий между ними.

Так, можно отметить ряд метафор, свойственных многим языкам. Например, глаголы со значением 'схватывать' или 'вмещать' нередко получают значение 'воспринимать, понимать', кроме русск. схватить («ребенок быстро схватывает»), это же наблюдаем в англ. to catch, to grasp, в нем. fassen, шведск, fatta, фр. saisir, comprendre, ит. capire, словацк. chapat' и т. д. Существительные, обозначающие части че­ловеческого тела, переносно употребляются для похожих предме­тов— ср. англ. the neck of a bottle 'горлышко бутылки', the leg of a table 'ножка стола' (в русском соответственно используются умень­шительные образования, ср. также различные ручки — дверные и т. п., носик чайника, ушко иголки и т. д.). Нередко встречаются более или менее регулярные «интернациональные» метонимии, например язык 'орган в полости рта' —>- 'система звуковых знаков, служащих важнейшим средством человеческого общения'.

Выше рассматривалось русское прилагательное зеленый; те же три значения отмечаем и в нем. grun; англ. green прибавляет к этим значениям еще одно — 'полный сил, бодрый, свежий' (например, а green old age букв. 'зеленая старость', т. е. 'бодрая старость'); фр. vert имеет все значения англ. green плюс еще значение 'вольный, Игривый' и некоторые другие. Немецкое слово Fuchs 'лиса' обозна-1ает не только известное животное и — метонимически — его мех, И не только хитреца, пройдоху, но, в отличие от русского слова лиса, еще и лошадь рыжей масти, человека с рыжими волосами, золотую Монету и, наконец (на основании какой-то сейчас уже непонятной ассоциации смыслов), студента-первокурсника. С другой стороны, переносные значения, присущие русским словам окно и рыба ('вялый человек, флегматик'), не отмечаются словарями для соответствующих слов английского, французского и немецкого языков.

 Полисемия слова не мешает говорящим понимать друг друга. В речевом акте каждый раз реализуется какое-то одно из значений многозначного слова, используется один из его семанти­ческих вариантов. Окружающий речевой контекст и сама ситуация общения снимают полисемию и достаточно ясно указывают какое из значений имеется в виду: «просторная аудитория» и требовательная аудитория»; «тихий вечер» и «пойдем на вечер»; «фотогра­фия — ее хобби», «фотография измялась» и «фотография закрыта на обед» или восклицание «настоящий медведь!», произнесенное ребен­ком, впервые попавшим в зоопарк, и такое же восклицание, произ­несенное (правда, с другой интонацией) человеком, которому в толпе наступили на ногу. Лишь иногда встречаются — или специально создаются ради комического эффекта — случаи, в которых речевое окружение слова и ситуация оказываются недостаточными для сня­тия полисемии, и тогда возникает либо нечаянное недоразумение, либо каламбур — сознательная игра слов, построенная на возмож­ности их двоякого понимания. Нормально же даже небольшого кон­текста бывает достаточно, чтобы исключить все посторонние для данного случая значения и таким образом на миг превратить много­значное «слово языка» в однозначно исполь­зуемое «слово в речи».

Полисемия не только снимается контекстом, но и выявля­ется во всем своем многообразии с помощью постановки слова в разные контексты. Некоторые считают, что полисемия и порождается контекстом. Однако очевидно, что слово лиса не потому получило значение 'хитрый человек', что кто-то употребил это слово в одном контексте с человеческим именем (т. е. в предложении типа «Иван Петрович — лиса»). Напротив, употребить слово лиса в подобном контексте стало возможным потому, что согласно народным пред­ставлениям хитрость издавна рассматривалась как типичное свой­ство лис; когда возникла потребность в экспрессивном, эмоционально-насыщенном обозначении для хитрого человека, было естественно использовать для этого слово, обозначавшее данное животное. В по­добных случаях контекст, в котором употреблено слово, лишь под­сказывает слушателю (читателю) выбор нужного (актуального) зна­чения из нескольких потенциальных, исторически развившихся в многозначном слове и присущих ему в качестве семантических вари­антов в данную эпоху жизни языка.

В принципе полисемия создается общественной потребностью -  либо в подходящем названии для нового предмета или явления, либо в новом (например, более экспрессивном) названии для предмета ста­рого, уже как-то обозначавшегося. Общественная потребность широко использует неограниченную способность слов языка получать новые значения.

18.Омонимия. Типы омонимии.

От полисемии слова следует отличать омонимию слов, т. е. тождество звучания двух или нескольких разных слов. Эти разные, но одинаково звучащие слова назы­вают омонимами.

Типовым примером омонимов могут служить в русском языке слова бор 'хвойный лес', бор 'стальное сверло, употребляемое в зубо­врачебном деле' и бор 'химический элемент'. Рассматривая в преды­дущем разделе полисемию, мы видели, что между значениями много­значного слова существуют более иди менее ясные смысловые связи, которые и позволяют говорить об этих значениях как о значениях одного слова, говорить об одном слове и его семантических ва­риантах. Совсем другое дело—омонимия. Между хвойным лесом, инструментом зубного врача и химическим элементом нет абсолют­но ничего общего. Никакая, даже самая тонкая «ниточка смысла» не протягивается от одного значения к другому, не объединяет их. Три разных «бора» не связаны ничем, кроме звукового тождества. Поэтому мы не можем признать их тремя вариантами одного слова, а должны говорить о трех совершенно разных словах, случайно совпадающих по звучанию.

Встречаются в языке и омонимы несколько другого типа. Глагол течь и имя существительное течь, бесспорно, связаны по значению (и по происхождению: по-видимому, существительное произведено от глагола). Во всяком случае, звуковое тождество не является здесь совершенно случайным, оно в какой-то мере отражает смысловую связь. Но можно ли признать одним и тем же словом (вариантами одного слова) глагол и существительное? Думается, что нельзя. Следовательно, мы и здесь должны говорить о разных словах — правда, связанных помимо звукового тождества смысловой связью (и общностью происхождения), но все-таки разных.

§ 116. Омонимия—явление многогранное, и классифицировать омонимы приходится под несколькими разными углами зрения.

А. В соответствии с мотивам и, по которым данные слова признаются омонимами, выделяются прежде всего те два типа, о которых уже шла речь в. предшествующем пара. графе.

1.Бор1, бор2 и бор3 признаны омонимами ввиду отсутствия какой бы то ни было связи между их лексическими значениями. Такую омонимию естественно назвать «чисто лексической». Ср. еще примеры:

топить1 'поддерживать огонь' (в печи), 'обогревать' (комнату), 'нагревая, расплавлять' 1 и топить2 'заставлять тонуть'; кормовой1 'служащий кормом' и кормовой2, 'находящийся на корме корабля, лодки'; англ. тatch1 'спичка' и match2  'состязание, матч'; фр. Loиer1 'отдавать (или брать) внаем, напрокат' и louer 2 'хвалить'.

2. Течь1 и течь2 признаны омонимами, так как это разные части речи. Такую омонимию назовем «грамматической омонимией слов». Ср. еще примеры: зло1 (сущ.) и зло2 (наречие); англ. Love1 'любить' и Love2 'любовь'.

3. Есть также смешанный тип — «лексико-грамматическая» омо­нимия. В этом случае омонимы и по лексическому значению никак не связаны, и к тому же принадлежат к разным частям речи. Например, простой1 'не составной' и простой2 'вынужденное бездействие'; англ. light 1 'свет' и light 2 'легкий'.

Б. По степени полноты омонимии выделяются:

1. Полная омонимия — омонимы совпадают по звучанию во всех своих формах. Так, ключ1(от замка, гаечный и т. п.) и ключ2 'родник' омонимичны во всех падежах ед. и мн. ч. (ср. также кормовой1и кормовой2 или match1 и match2).

2. Частичная омонимия — омонимы тождественны по звучанию только в некоторых из своих форм, а в другой части форм не совпадают. Так, глагол жать1 — жму омонимичен глаголу жать2— жну только в инфинитиве, в прошедшем и будущем времени, в сослагательном на­клонении, в причастии прошедшего времени; но эти глаголы не омо­нимичны в другой группе форм — в настоящем времени, повелитель­ном наклонении и в причастии настоящего времени. Омонимы 6op1 (лес) и бор2 (зубной) состоят в отношениях частичной омонимии, так как во всех формах мн. ч. имеют разное ударение (боры, боров...— но боры, боров...), а в одной из форм ед. ч. и разное окончание (в бору — в боре). У омонимов течь1 и течь2 (или знать1 и знать2) инфинитив глагола омонимичен им. (и вин.) п. ед. ч. существительного, все »е остальные формы расходятся.

В. По характеру их отображения на письме омонимы подразделяются на омографические и неомографические.

1. Омографические омонимы, или омонимы-омографы ' тождест­венны не только по звучанию, но и по написанию. Все приведенные выше примеры относятся к этой группе.

2. Неомографические омонимы, или «омонимы, различающиеся написанием», звучат одинаково, но пишутся по-разному. Таковы полные омонимы кампания ('совокупность мероприятий' и т. д., на­пример избирательная, посевная) и компания ('общество'— друзей или акционерное), частичные омонимы рок и рог, валы и волы. В рус­ском языке омонимов, различающихся написанием, сравнительно не­много, но в некоторых других языках они представлены в изобилии. Ср. англ. night /nait/ 'ночь' и knight /nait/ 'рыцарь', see /si:/ 'видеть' и sea /si:/ 'море'; нем. Lied /li:t/ 'песня' и Lid /li:t/ 'веко', Leib /laep/ 'тело' и Laib /laep/ 'каравай'; фр. ои /и/ 'или' и ой /и/ 'где'. Во фран­цузском языке можно встретить до 5—6 омонимов, дифференцируемых написанием.

 Рассмотренные классификации омонимов, как мы видели, пересекаются. Возможна, кроме того, классификация омонимов по их происхождению. Во многих случаях омонимы являются изначально разными словами, которые либо совпали по звучанию в процессе исторического развития (например, англ. see и sea или болг. чеспг 'честь' и чест 'частый'), либо пришли из разных языков (рядом 'с исконно русским и общеславянским бор 'лес' появилось бор2, заимствованное из немецкого, и бор3, восходящее к арабскому источнику) либо, наконец, вновь образуемое слово совпало в момент своего возникновения с уже существовавшим (кормовой1 и кормовой2). В других случаях омонимы являются так или иначе связанными по происхождению, например производными от одного корня (течь1 и течь2) или даже прямо — один от другого (наречие утром — от тв. п. существи­тельного). Сюда же относятся омонимы, возникающие в результате распада полисемии, когда связь между значениями много­значного слова ослабевает настолько, что перестает ощущаться чле­нами языкового коллектива. Например, прилагательное худой на на­ших глазах распадается на два (или даже три?) омонима: худой1 'то­щий', худой2 'плохой' и, может быть, худой3 (разг.) 'дырявый'.

Последний пример показывает, что, несмотря на важность прин­ципиального разграничения омонимии и полисемии, между этими явле­ниями (как и повсюду в языке) имеются пограничные, переходные слу­чаи. «Распад» полисемии можно образно сравнить с делением клетки: из одного слова «рождается» два слова-омонима.

19. Мотивировка слова.

Составной частью внутреннего содержания многих слов яв­ляется так называемая мотивировка — заключенное в слове и осозна­ваемое говорящими «обоснование» звукового облика этого слова, т. е. его экспонента,— указание на мотив, обусловивший вы­ражение данного значения именно данным сочетанием звуков, как бы ответ на вопрос «Почему это так названо?». Например, в русском языке известная птица называется кукушкой потому, что кричит (приблизительно) «ку-ку!», а столяр называется столяром потому, что (в числе прочей мебели) делает столы. О таких словах мы скажем, что они «мотивированы в современном языке», или имеют в нем «(живую) мотивировку». В противоположность этому орел, слесарь и множество других слов русского языка (земля, вода, хлеб, белый, нести, очень, два, ты и т. д.) принадлежат к немоти­вированным, т. е. не имеют живой (= ясной для носителей языка) мотивировки: факты современного языка не дают никакого основания для ответа на вопрос, почему птица орел называется орлом, сле­сарь — слесарем и т. д.

Каждый предмет, каждое явление действительности имеет множе­ство признаков. Кукушка не только кричит «ку-ку!», но имеет опреде­ленную окраску перьев, форму головы, клюва, определенные повадки. Но включить в название птицы указание на все эти признаки невоз­можно, да и не к чему. Достаточно указать какой-то один признак, и слово, построенное на его основе, закрепившись за предметом, будет вызывать в сознании представление о предмете «в его тотальности», в целом. В данном случае мотивирующим признаком, т. е. объективной основой наименования, послужил характерный крик, издаваемый птицей.

Есть немало примеров использования разных мотивирующих при­знаков при обозначении одних и тех же предметов и явлений действи­тельности. Так, портной в одних случаях обозначен как 'режущий' ('кроящий'), например вофр. tailleur (от tailler 'резать, кроить'), в нем. Schneider (от schneiden 'резать'), в других — как 'шьющий', например в болг. шивач, сербскохорв. шйвач, шавац. Растение одуванчик в некоторых русских говорах называется пухлянкой, в других — летучкой, в третьих — молочником (сок его стеблей по цвету напоминает молоко). Иногда название строится на сочетании двух мотивирующих призна­ков. Таковы, например, английское название цветка колокольчика —.blие-bell букв. 'синий колокол' (признаки цвета и формы) и немецкое название подснежника — Schneeglockchen букв. 'снежный колоколь­чик'.

Мотивировка, опирающаяся на реальный мотивирующий при­знак, может быть названа реальной (ср. приведенные примеры). В иных случаях встречается фантастическая мотивировка, отражающая мифи­ческие представления, поэтические вымыслы и легенды. Так, в ряде языков названия дней недели связаны с именами богов языческой мифо­логии. Ср. англ. Sunday (и нем. Sonntag) 'воскресенье', букв. 'ден^ (бога) солнца', нем. Donnerstag 'четверг', букв. 'день (бога) грома' Наконец, есть примеры чисто формальной мотивировки: ясно, от какого слова образовано данное слово, но непонятно, почему. Ср. такие на звания, производные от имен собственных, как антоновка (яблоко), анютины глазки.

 Разными могут быть и способы языкового вы­ражения  мотивирующего признака. «Звуковая материя» языка создает возможность «изобразительной мотивирован­ности», позволяя в той или иной мере имитировать характерное звуча­ние предмета. Так возникают звукоподражательные слова вроде приведенного выше кукушка или пинг-понг, мяукать, мычать, каркать, кудахтать, бренчать, хихикать и т. д.

Значительно чаще, чем «изобразительная», встречается «описатель­ная мотивированность», т. е. «описание» мотивирующего признака с по­мощью обычного (незвукоподражательного) слова. Это можно наблю­дать 1) при употреблении слова в переносном значении, 2) в производ­ных и сложных словах. Переносное значение мотивировано сосуще­ствующим с ним прямым (переносное «второй степени» — переносный «первой степени» и т. д.), как в словах окно, зеленый и др. Производные и сложные слова мотивированы связью с теми, от которых они образованы. Это видно в приведенных выше столяр, оду­ванчик, диалектных пухлянка, летучка, молочник, в сложных существи­тельных рыболов, пылесос, Белгород, в производных глаголах учитель' ствовать, белить, в сложных числительных восемьдесят, пятьсот и т. д.

«Описательная мотивированность» относительна, ограничена: в конечном счете она всегда опирается на немотивированное слово. Так, столяр или столовая мотивированы, но стол — нет. И так во всех слу­чаях: все незвукоподражательные слова, непроизводные с точки зрения современного языка, употребленные в своих прямых значениях, яв­ляются немотивированными.

Мотивировку слова, даже в тех случаях, когда она совершен­но ясна и «прозрачна», следует строго отличать от концептуального значения. Мотивировка есть как бы способ изображения данного зна­чения в слове, более или менее наглядный «образ» этого значения, можно сказать — сохраняющийся в слове отпечаток того движения мысли, которое имело место в момент возникновения слова. В мотиви­ровке раскрывается подход мысли человека к данному явлению, каким он был при самом создании слова, и потому мотивировку иногда назы­вают «внутренней формой слова», рассматривая ее как звено, через которое содержание (= значение) слова связывается с его внешней формой — морфологической структурой и звучанием.

Отличие мотивировки от значения ясно видно в тех случаях, когда одно и то же значение мотивировано в разных языках или в словах-синонимах одного языка по-разному, как в ряде приведенных выше примеров. Вместе с тем нередко слова с разными значениями имеют оди­наковую или очень сходную мотивировку. Например, белок, беляк (заяц), бельё, бельмо, белка, белуга мотивированы одним и тем же при­знаком белого цвета; русск. ценный и сербскохорв. ценан мотивирова­ны связью с ценой (сербскохорв. цена), но значения у этих прилага­тельных почти противоположные—русское значит 'имеющий боль­шую цену', а сербскохорватское—'дешевый, доступный по цене'.

Мотивировка слова бывает связана с его эмоциональными коннотациями. Это проявляется в сознательном отталкивании от слов с «неприятной» мотивировкой. Так были изгнаны из употребления прислуга и жалованье, заменившись соответственно домашней работницей и заработной платой.

 В процессе функционирования слова мотивировка имеет тенденцию забываться, утрачиваться. В результате мотивированное слово постепенно переходит в разряд немотивированных. Конкретные причины утраты мотивировки разнообразны.

В одних случаях выходит из употребления то слово, от которого произведено данное слово, либо утрачивается прямое значение. Так в русском языке перестали употреблять слово коло 'круг, колесо' (оно было вытеснено расширенными, суффиксальными формами того же слова, давшими современное колесо), в результате немотивированны. ми стали кольцо (первоначально уменьшительное образование от коло т. е. 'кружок, колесико', ср. сельцо, словцо, письмецо и т. п.) и предлог около (собственно 'вокруг'). В украинском языке глагол лаяти сохра­нил только значение 'ругать', которое возникло как переносное, а те­перь является немотивированным.

В других случаях предмет, обозначенный словом, изменяясь в про­цессе исторического развития, теряет признак, по которому был назван. Так, современные города не огораживают стенами, и хотя глагол го­родить существует и по сей день в русском языке, связь между этим глаголом и существительным город уже перестала осознаваться боль­шинством носителей языка. Равным образом теперь стреляют, не используя стрел, а современный мешок не имеет ничего общего с мехом, хотя по происхождению это уменьшительное образование от мех (ср. смешок, грешок и др.), в слове чернила связь с черный еще достаточно очевидна, но мы о ней никогда не вспоминаем, так как признак черного цвета перестал быть характерным для чернил. Показательно, что в со­четаниях типа красные чернила нормально не ощущается катахреза — употребление, противоречащее буквальному значению слова.

Существуют и другие конкретные причины, способствующие утрате мотивировки в тех или иных случаях. Однако важно подчеркнуть, что кроме всех конкретных, частных причин есть и общая предпосылка, делающая возможной утрату мотивировки слова. Это — избыточность, даже ненужность мотивировки с того момента, когда слово становится привычным. Мотивировка необходима в момент рождения слова (или в момент рождения перенос­ного значения): без мотивировки слово (или переносное значение), собственно, не может и возникнуть. Но раз возникнув, новое слово (или новое значение слова) начинает «жить своей жизнью»: повторяясь вновь и вновь в речевых актах, оно становится более или менее обще­известным в данном коллективе, запоминается, к нему привыкают, на нем, на его структуре перестают останавливаться мыслью. Мотивиров­ка как бы «уходит в тень», почему и становятся возможными красные чернила, розовое бельё и т. д. Мы вспоминаем о мотивировке лишь в каких-то специальных, редких случаях. В подобном «замороженном состоянии» она может сохраняться долго, но достаточно небольшого изменения в значении производящего слова, и она забывается совсем Показательно, что самые простые и самые важные слова языка принадлежат к немотивированным.

Естественно, что мотивировка утрачивается при заимствовании слов из другого языка (кроме случаев, когда заимствуется и слово, мотивирующее данное). Так, на почве древнегреческого языка слово atomos 'мельчайшая частица вещества' было мотивировано (отрицатель­ный префикс а- + корень глагола temnO 'режу', т. е. 'неразрезаемое, неделимое'); в русском и других языках, заимствовавших слово атом, оно с самого начала не имеет мотивировки. Русск. студент восходит прямо к лат. studens (род. п. studentis) — причастию действительного залога от глагола studeo 'стараюсь, усердно занимаюсь, изучаю', а вос­ходящее к тому же латинскому глаголу русск. штудировать было заимствовано через немецкое посредство. Иное дело в немецком, где Student и studieren связаны и по звучанию, или, например, в английском с его student и study 'изучать, исследовать' и 'изучение, исследование'. Однако слово ре­волюционер, хотя и является в русском языке заимствованным, вполне четко мотивировано связью с тоже заимствованным, но прочно вошед­шим в язык словом революция.

 Выяснением забытых, утраченных мотивировок и, таким об­разом, исследованием происхождения соответствующих слов занима­ется специальная отрасль лексикологии, а именно: этимология. Этимологией называют также и каждую гипотезу о происхождении и первоначальной мотивировке того или иного слова (в этом смысле термин этимология употребляют и во множественном числе). Наконец, этимология — это само происхождение слова и его (первоначальная) мотивировка (ср.: «Этимология такого-то слова не может считаться выясненной»).

20. Устойчивые словосочетания и фразеологизмы.

В каждом языке широко употребляются устойчивые, тради ционно повторяющиеся сочетания слов. Они противостоят переменным словосочетаниям, свободно создаваемым в процессе речи.

Рассмотрим сперва примеры переменных сочетаний: новый стол, длинный стол, отодвинуть стол, положить карандаш на стол-стол у окна. Конечно, эти сочетания образованы по определенным пра­вилам, по заданным заранее, до акта речи, синтаксическим моделям (ср. согласование, использование падежных форм и т. д.). Вместе с тем по конкретному лексическому составу, т. е. с точки зрения употребле­ния именно данных, а не каких-либо других слов, все эти сочетания составлены совершенно свободно, в зависимости только от выражаемой мысли и описываемой ситуации, от стремления говорящего выделить, подчеркнуть те или иные моменты этой ситуации. Переменные словосо­четания следует рассматривать как речевые комбинации языковых знаков — слов.

. Приведем теперь примеры устойчивых сочетаний с тем же словом стол: - письменный стол, обеденный стол, накрыть на стол, убрать со смола, сесть за стол, сесть за один стол (т. е. 'начать переговоры'), {положить на стол (в смысле 'представить в готовом виде' — о рукопи­сях, книгах и т. п.), Карты на стол! (т. е. 'раскройте ваши планы'). В устойчивых сочетаниях заранее, т. е. до акта речи, задана не только общая грамматическая модель, но и конкретный лексический состав всего сочетания. Оно не создается заново в момент речи, применитель­но к данной мысли, не собирается «на ходу» из слов, а уже существует, хранится в готовом, «собранном» виде в памяти носителей языка и, подобно словам, извлекается из памяти, когда в нем возникает потреб­ность. Устойчивые сочетания иногда называют «языковыми клише» (или «штампами»), они вставляются в нашу речь целиком. Устойчивые сочетания — это не речевые комбинации знаков, а особые сложные знаки. Выше мы назвали их «составными лексемами».

Условия, создающие устойчивость, традиционную воспро­изводимость словосочетания, могут быть разными.

Есть слова, обладающие очень узкой, избирательной сочетаемостью с другими словами — вплоть до единичной сочетаемо­сти. Так, закадычный нормально сочетается только с друг, а закля­тый — только с враг; ни зги с абсолютной гарантией предсказывает либо не видать, либо не видно. В этих случаях устойчивость сочетания создается самим фактом единичной сочетаемости одного из компонен­тов.

Чаще, однако, причина устойчивости заключается в другом — в более или менее отчетливом семантическом обособлении словосоче­тания, в том или ином сдвиге значения. Устойчивые соче­тания с подобным сдвигом (он ясно обнаруживается при сравнении с теми же словами вне рамок данного сочетания) называют фразеоло­гизмами, а науку, их изучающую,— фразеологией.

В фразеологизмах, так называемых идиомах, наблю­дается общий сдвиг значения, затрагивающий все компоненты. При­мерами могут служить выражения сесть за один стол 'начать переговоры', Карты на стол!, белый уголь 'энергия рек, превращаемая (или способная быть превращенной) в электроэнергию', как пить дать 'наверняка'. Здесь все компоненты употреблены в сдвинутых, специ­фических, переносных значениях либо даже (в последнем примере) вообще без какого-либо четкого значения, так что, несмотря на свою морфологическую «отдельность», даже не могут по-настоящему счи­таться словами. Целостное значение идиомы несводимо к сумме значений ее компонентов. Вот эта несводимость целостного значения к сумме значений частей и называется идиоматичностью.

 Как фразеологизмы, так и идиомы могут быть мотивированными либо, напротив, утратившими мотивировку. Все приведенные выше фразеологизмы являются мотивированными с точки зрения данного состоя­ния языка; примером немотивированных фразеологизмов может служить выражение дело табак 'дело обстоит плохо'. Мотивированные идиомы:

сесть за один стол, белый уголь, держать камень за пазухой, выносить сор из избы. Значение идиомы в этих случаях все же потенциально выводимо из структуры и состава идиомы — образ, лежащий в основе, более или менее ясен. А вот примеры идиом, лишенных мотивировки в современном языке: очертя голову, черта с два, куда ни шло, (кри­чать) во всю ивановскую. Мотивированные идиомы и фразеологизмы иногда называют фразеологическими единствами, а немотивирован­ные (с точки зрения данного состояния языка) — фразеологическими сращениями.

Для восстановления утраченной мотивировки фразеологизмов нужны специальный этимологический анализ, разного рода историче­ские справки и т. д. Так, очертя голову связано с суеверным представ­лением, будто, «очертив» свою голову (т. е. обведя ее чертой), можно застраховать себя от враждебного воздействия «нечистой силы» и после этого, уже ничего не опасаясь, пускаться в любое рискованное дело; во всю ивановскую — первоначально имелась в виду площадь перед Иваном Великим в московском Кремле, на которой громким голосом объявлялись во всеуслышанье царские указы. Мотивировка многих фразеологизмов остается невыясненной.

Разумеется, границы между рассмотренными типами не являются резкими. Везде есть промежуточные, переходные случаи. В качестве особой группы можно выделить такие фразеологизмы, в которых наблюдается и единичная сочетаемость одного из компонен­тов (или уникальность грамматической формы), и явственный смысло­вой сдвиг, например бить баклуши, точить лясы, турусы на колесах, краеугольный камень, сложа (вместо обычного сложив) руки, притча уо языцех 'предмет всеобщих разговоров, пересудов'. И здесь в одних случаях мотивировка является ясной (например, в сложа руки), в дру­гих — затемненной или вовсе утраченной.

С точки зрения их синтаксических функций среди устойчивых сочетаний выделяются: 1) эквивалентные словам с воз­можными дальнейшими подразделениями — эквивалентные глаголам (выносить сор из избы), существительным (белый уголь), наречиям (очертя голову) и т. д. или, в иных терминах, «функционирующие как сказуемое», «функционирующие как обстоятельство» и т. д. и 2) ис­пользуемые в качестве целых предложений (Карты на стол! Черта едва! Дело табак). Ко второй рубрике примыкают народные посло­вицы и поговорки, сентенции и афоризмы из литературных произве­дений и т. д.

Фразеологизмы очень разнообразны и с точки зрения их принад­лежности к функциональным стилям. Многие из них являются разговорными, просторечными, а некоторые — даже вульгарными (дать по шапке, вожжа под хвост попала, лезть на рожон, валять дурака), другие, напротив, используются в книжных стилях (про­крустово ложе, сизифов труд, кануть в лету, дамоклов меч). Неко­торые устойчивые сочетания совершенно лишены эмоциональной окраски (например, сложные термины вроде удельный вес, мягкая посадка, меченые атомы, черный ящик, народная этимология, части речи, дифференциальный признак), но другие обладают большим «эмоциональным зарядом».

 Говоря о фразеологизмах, часто отмечают их национальное своеобразие. Бесспорно, в каждом языке среди них есть много специ­фических и по форме, и по мотивировке, и по значению. Особенно ярко проявляется это своеобразие в тех фразеологизмах, в которых отра­зились специфические черты народного быта и конкретной истории народа. Ср. приведенное выше во всю ивановскую или: Хлеб да соль!; Не красна изба углами, а красна пирогами; ездить в Тулу со своим са­моваром; язык до Киева доведет; шапка Мономаха; Вот тебе, бабушка, ч Юрьев день/, потёмкинские деревни; многие «крылатые фразы» из произведений национальной литературы, например: Минуй нас пуще вех печалей и барский гнев, и барская любовь! (Грибоедов); Есть ещё порох в пороховницах! (Гоголь).

Вместе с тем и к фразеологизмам, в которых ярко проявляется национальная специфика, порой можно подобрать близкие по значению (хотя иначе построенные и иначе мотивированные) параллели среди фразеологизмов другого языка. Так, нашему ездить в Тулу со своим самоваром по смыслу вполне соответствует в английском to carry coals to Newcastle — букв. 'возить уголь в Ньюкасл' (один из Центров добычи угля в Англии).

Наряду с этим существует немало «межнациональных» фразеоло­гизмов, вошедших во многие языки в результате взаимодействия между культурами. Таковы, в частности, многочисленные «крыла­тые слова», восходящие к тексту Библии (так называемые библеизмы), например вавилонское столпотворение, блудный сын, умывать руки, копать другому яму, суета сует, камень преткновения, глас вопиющего в пустыне, колосс на глиняных ногах, невзирая на лица, книга за семью печатями; Нет (или Несть) пророка в своем отечестве; Не сотвори себе кумира; цитаты из произведений мировой литературы, напри­мер подливать масла в огонь (Гораций); Аппетит приходит во время еды (Рабле); Порвалась связь времен (Шекспир); «крылатые фразы» выдающихся исторических личностей, например Пришел, увидел, победил (Юлий Цезарь).

21. Лексикография.

Лексикография изучает теорию и практику составления словарей.  Составляемые лексикографами словари чрезвычайно разнообразны по своему назна­чению, объему, по характеру и способам подачи включаемого ма­териала.

Прежде всего нужно различать словари лингвистиче­ские и нелингвистические. Первые собирают и опи­сывают под тем или иным углом зрения лексические единицы языка (слова и фразеологизмы). В нелингвистических словарях лексические единицы (в частно­сти, термины, однословные и составные, и собственные имена) служат лишь отправной точкой для сообщения тех или иных сведений о пред­метах и явлениях внеязыковой действительности. Встречаются и промежуточные разновидности словарей. Кроме того, всякий словарь с точки зрения охватываемого им материала может быть либо общим (например, БСЭ—Большая Советская Энциклопедия), либо специ­альным (та или иная отраслевая энциклопедия — медицинская, фи­лософская и т. д.).

Важными понятиями лингвистической лексикографии являются словарная статья, заголовочное слово и словник. Словарная статья — это абзац или несколько абзацев словаря, дающих ин­формацию, относящуюся к одной лексической единице (иногда к не­скольким взаимосвязанным единицам). Статья начинается заголовоч­ным словом (иногда сочетанием), обычно выделенным особым шриф­том. Совокупность всех слов, рассматриваемых в словаре, называется словником этого словаря.

Рассмотрим подробнее лингвистические словари. Толковый словарь дает толкование значений слов (и устойчивых сочетаний) какого-либо языка средствами этого ^е

языка. Толкование дается с помощью логического определения кон­цептуального значения {накалиться 'нагреться до очень высокой тем­пературы', рекордсмен 'спортсмен, установивший рекорд'), посред­ством подбора синонимов (назойливый 'надоедливый, навязчивый') или в форме указания на грамматическое отношение к другому слову (прикрывание 'действие по значению глаголов прикрывать и прикры­ваться'). В некоторых толковых словарях значения слов раскрыва­ются иногда с помощью рисунков. Эмоциональные, экспрессивные и стилистические коннотации указываются посредством специальных помет (неодобр., презр., шутл., ирон., книжн., разг. и т. п.). Отдель­ные значения иллюстрируются примерами — типичными сочетания­ми, в которых участвует данное слово (утюг накалился, атмосфера накалилась — где глагол выступает уже в переносном значении 'стала напряженной'), или же литературными цитатами. Обычно толковые словари дают также грамматическую характеристику, указывая с помощью специальных помет на часть речи, грамматический род существительного, вид глагола и т. д. и приводя в нужных случаях кроме словарной и некоторые другие формы данного слова. В той или иной мере указывается и произношение слова (например, в русских толковых словарях ударение).

Обычно толковые словари являются словарями современного ли­тературного языка и носят нормативный характер.

 Толковым словарям противостоят переводные, чаще всего двуязычные (скажем, русско-английский и англо-русский), а иногда многоязычные. В них вместо толкования значений на том же языке даются переводы этих значений на другой язык (накалиться — become heated, назойливый — importunate, troublesom).

К общим словарям мы отнесем и те, которые рассматривают (в принципе) все пласты лексики, но под каким-либо специфическим углом зрения.

Таковы, например, частотные словари. Их задача — пока­зать степень употребительности слов в речи (что практически значит — частоту их использования в некотором массиве текстов).

Далее отметим грамматические словари, дающие под­робную грамматическую характеристику слова; словообразова­тельные (деривационные), указывающие членение слов на со­ставляющие их элементы; словари сочетаемости, приводящие типичные контексты слова.

Этимологические словари содержат сведения о проис­хождении и первоначальной мотивировке слов. В этих словарях обыч­но приводятся соответствия данного слова в родственных языках, излагаются гипотезы ученых, касающиеся его этимологии.

Особую группу составляют различные исторические сло­вари. В некоторых из них ставится цель — проследить эволюцию каждого слова и его отдельных значений на протяжении письменно засвидетельствованной истории соответствующего языка. К другой разновидности отно­сятся словари прошлых периодов истории языка. Словарь языка писателя (тем более произведения) стремится быть исчерпывающим: он обязательно включает все слова, употребленные в сохранившемся тексте или текстах писателя, а неред­ко указывает и все встретившиеся формы этих слов; при этом не толь-до иллюстрируются цитатами все выделенные значения и оттенки зна­чений, но и даются «адреса» всех случаев их употребления (том, стра­ница, строка).

К общим словарям отнесем и полные диалектные сло­вари, т. е. такие, которые в принципе охватывают всю лексику, бы­тующую в диалектной речи на территории одного говора (или группы говоров), как специфическую для данного диалекта, так и совпадаю­щую с лексикой общенародного языка.

Наконец, упомянем орфографические и орфоэпические словари, преследующие чисто практические цели.

Среди специальных лингвистических словарей ин­тересны различные фразеологические словари (они бы­вают переводными и одноязычными), словари «крылатых слов» и словари народных пословиц и поговорок.

Из других специальных лингвистических словарей отметим словари синонимов — одноязычные и переводные, словари антонимов, омони­мов, словари так называемых «ложных друзей переводчика», т. е. слов, близких в каких-либо двух языках по звучанию и написанию, но расходящихся по значению (так, в болг. гора значит 'лес', а вовсе не Тора', в англ. magazine 'журнал', а не 'магазин').

К специальным относятся и дифференциальные диалектные сло­вари, т. е. те, которые содержат только диалектную лексику, не совпа­дающую (материально или по значениям) с общенародной. Такой диа­лектный словарь может быть либо словарем одного говора, либо сло­варем многих или даже (в принципе) всех территориальных диалектов какого-либо языка. К дифференциальным диалектным принадлежат также словари сленга и арго.

Упомянем, наконец, словари иностранных слов, сокращений, различные словари имен собственных (личных, географических и т. д.), словари рифм.

22. Понятие морфемы. Типы морфем.

Морфема — минимальная двусторонняя единица языка, т. е. такая единица, в которой 1) за определенным экспонентом  закреплено то или иное содержание и которая 2) неделима на более простые единицы, обладающие тем же свойством.

. Понятие морфемы ввел И. А. Бодуэн де Куртенэ (1845—1929) как объединяющее для понятий корня, приставки, суффикса, окон­чания, т. е. как понятие минимальной значащей части слова, ли­нейно выделимой в виде некоторого «звукового сегмента» (отрезка) при морфологическом анализе. Наряду с этими, как теперь говорят, оегментными морфемами Бодуэн рассматривает и нулевые морфемы, «лишенные,—как он пишет,—всякого произносительно-слухового со­става», выступающие, например, в формах им. п. ед. ч. дом, стол или Род. п. мн. ч. мест, дел (нулевые окончания). Позже в работах многих лингвистов разных стран понятие морфемы было значительно Расширено и углублено и постепенно стало одним из центральных понятий в мировом языкознании. Теперь морфема рассматривается Как универсальная языковая единица. Наряду с сегментными морфемами — частями слов — выделяются сегментные морфемы, функционирующие в качестве целого слова—служебного (например, наши предлоги к, на, союзы и, но) или знаменательного (здесь, увы, метро рагу).

Вычленение  морфем — частей слов — основы­вается на параллелизме между частичными различиями, наблюдаемы­ми во внешнем облике (звучании) слов и их форм, и частичными раз­личиями в значениях (лексических и грамматических), передаваемых этими словами и формами.

Путем сравнения форм, частично различ­ных (и тем самым частично сходных) по зву­чанию и по значению, мы выявляем различия (и сходства) в звучании, параллельные различиям (и, соответственно, сходствам) в значении, и таким образом устанавливаем единицы, в ко­торых за определенным экспонентом (отрезком звучания, иногда нулем звучания и т. д.) закреплено определенное содержание (значение). Если эти единицы окажутся минимальными, т.е. не поддаю­щимися дальнейшему членению на основе того же принципа, то это и будут морфемы.

Сегментные морфемы — части слов (части простых, синтетических словоформ) — разделяются на два больших класса: 1) корни и 2) некорни, или аффиксы. Эти классы противопоставлены друг другу прежде всего по характеру выражаемого зна­чения и по своей функции в составе слова

В составе знаменательных слов корни являются носителями лексических значений, обычно совпадающих с лексическими значе­ниями слов, содержащих эти корни и наиболее простых по морфоло­гической структуре. Так, значение корня рук- совпадает с лексическим значением слова рука. В знаменательных словах более сложной струк­туры корень (или каждый из корней, если их в слове несколько) не­сет какую-то часть целостного лексического значения слова или же выступает как «опора» мотивировки. Аффиксы не несут самостоятельных лексических значений, их значения либо лек-сико-грамматические (словообразовательные, деривационные), либо собственно грамматические (как иногда говорят, реляционные, т. е. выражающие отношения), либо, наконец, они выполняют формально-структурные и формально-классифицирующие функции.

Корень (или сочетание корней) образует смысловое ядро и струк­турный организующий центр слова. Деривационные аффиксы участ­вуют вместе с корнем (сочетанием корней) в формировании целостного лексического значения слова.

В рус­ском языке (и ряде других) возможны три позиции и, сообразно этому, три главных позиционных класса аффиксов: 1) позицию перед корнем или корнями (нередко, исходя из письменного облика слова, говорят «слева от корня») занимают префиксы, или приставки, что осо­бенно типично для глаголов и отглагольных имен, но широко наблю­дается и в других частях речи; 2) позицию после корня или корней («справа») занимают постфиксы (в широком смысле), нередко представленные в русском языке цепочками из нескольких единиц в одной словоформе; 3) позиция между двумя корнями нередко бы­вает заполнена интерфиксом; в качестве интерфиксов высту­пают формально-структурные, соединительные аффиксы, например орфографическое -о- (собственно -/а/-) в лесоруб или орфографическое -е- (собственно -/i/-) в бурелом.

Постфиксы в широком смысле в свою очередь подразделяются дальше, исходя из смешанных функционально-позиционных крите­риев. Так, выделяют окончания (или флексии), которые ' большинстве случаев (а в некоторых языках всегда) занимают пози­цию на самом конце простой словоформы, а главное выражают те или иные синтаксические связи данного слова с другими словами. Поэтому говорят о падежных, личных и родовых (например, в несла, несло) окончаниях, но обычно не считают окончанием стоящий всегда на конце показатель инфинитива. Большинство постфиксов, не попадаю­щих в число окончаний, называют суффиксами. В русской грамматике выделяют еще одну группу — постфиксы в узком смысле. Это возвратная морфема -ся/-сь, которая всегда ставится после окон­чания, также -то, -либо в какой-то, какой-либо.

Префиксы и постфиксы разного рода широко представлены во многих языках, однако есть языки, в которых один из этих типов почти довсе отсутствует или используется редко. Интерфиксы есть, в частности, в немецком («соединительное -s-»), например, в Аrbeit[s]tag 'рабочий день').

С помощью морфемы выражается лексическое  и грамматическое  значение слова, образуются новые слова, слова изменяют грамматическую форму, т.е. склоняются, спрягаются.

Границы содержательного варьирования, т.е. полисемии морфемы, определяются на основании довольно зыбкого критерия смысловой связи между зна­чениями, опирающегося на языковое чутье и не поддающегося форма­лизации. Между двумя значениями глагольного префикса над- «чувствуется» момент связи: и в том, и в другом действие глагола оказывается ограниченным в пространстве областью, представ­ляемой как «верх» предмета (в прямом или переносном смысле), что перекликается с пространственным значением предлога над и именного префикса над- (ср. надкостный}.

Морфемы делятся на формообразовательные (аффикс): завод – заводу – заводом - …  и словообразовательные (меняют лексическое значение слова): общественный – антиобщественный.

Основа слова – это слово без окончания.

23. Словообразование.

Словообразование (дериватология) – наука об образовании новых слов; свод правил на основе уже существующих. Способов образования много. Среди типов производящих основ и словообразовательных формативов выделяют следующие:

1.В качестве производящей основы может выступать не только основа производящего слова, но и отдельная словоформа: ничего – ничегошеньки, ты – тыкать.

2. Кроме суффиксальных есть и другие виды производных слов -, префиксальные (унести от нести) , префиксально-суффиксальные (Поволжье от Волга), производные с помощью морфем-операций (голь от голый,  англ. to import от import)

3. Иногда словообразовательный форматив состоит только из набора формативов отдельных словоформ, так что производное слово внешне отличается от производящего лишь своей формообразователь­ной парадигмой. Это явление, впервые описанное советским языкове­дом А. И. Смирницким (1903—1954), называют морфологиче­ской конверсией. Яркие примеры дает английский язык такими образованиями, как master 'хозяин, мастер' — (to) master 'овладеть, справиться', в которых конверсия ведет к частичной омо­нимии производного и производящего слов, что связано с омонимией показателей отдельных форм (прежде всего нулевых показателей, а также -s во мн. ч. существительного и в 3-ем л. ед. ч. глагола). Но суть конверсии не в омонимии, а в том, что образование слова проис­ходит без помощи специального словообразовательного аффикса, одной только сменой парадигмы: ср. the master, a master, master's, masters и, с другой стороны, to master, I master, he masters, I mastered, mastering. В рус­ском языке морфологическая конверсия представлена в таких парах слов, как супруг — супруга, Александр — Александра, Евгений — Ев­гения, соль — солю, надою — надой, синий — синь, ученый, -ая, -ое — ученый (существительное).

4. Кроме морфологической выделяют еще синтаксическую конверсию, при которой сигналом образования производного слова является только изменение синтаксической сочетаемости. Ср. наречие позади, сочетающееся с глаголом (остался позади), и образо­ванный от него предлог позади, употребляемый с род. п. существи­тельного (позади дома).

Особо рассмотрим словообразовательную структуру слож­ных слов (т. е. содержащих более одного корня). Некоторые из них являются результатом стяжения словосочетаний, например имя Мойдодыр у К. Чуковского из мой до дыр или нем. Vergibmeinnicht 'не­забудка'—букв. 'не забудь меня'. Производящая основа равна здесь сумме слагаемых компонентов, а в состав словообразовательного форматива входят закрепленный порядок этих компонентов и «объеди­няющее» ударение.

В других случаях мы имеем сложение основ, например Новгород, лесостепь, первоисточник, исп. pelirojo 'рыжеволосый' (ср. pelo 'волос, волосы' и rojo 'красный'), нем. Arbeitstag 'рабочий день' (ср. Arbeit .работа' и Tag 'день').

Далее следует сложение основ в сочетании с одновременным при­соединением «внешнего» аффикса (т. е. какого-либо словообразова­тельного аффикса помимо интерфикса). Примером может служить прилагательное железнодорожный, образованное от устойчивого сло­восочетания железная дорога. Производящая основа здесь железн-... дорог-, а словообразовательный форматив состоит из сегментных эле­ментов — интерфикса -/а/- (орф. -о-) и суффикса -н- ,набора окончаний прилагательного и из двух несегментных элементов: фиксированного порядка компо­нентов и объединяющего главного ударения на втором слагаемом. Особую разновидность этого типа представляют слова голубоглазый, дровосек, шелкопряд, в которых вместо «внешнего» словообразователь­ного аффикса используется формообразовательная парадигма, несвой­ственная второму компоненту сложения (ведь прилагательного «гла-зый» или существительных «сек», «пряд» в русском языке нет).

Фонетико-морфологическое образование -  отбрасывание окончания: былой – быль.

24. Грамматическое значение и грамматическая категория.

Термин «грамматика» (из др.-греч. grammatike techne—букв. 'письменное искусство' — от gramma 'буква') неоднозначен: он обо­значает и науку — раздел языковедения, и объект этой науки — объ­ективно существующий в каждом языке грамматический строй. Последний понимается либо в широком смысле—как совокупность законов функционирования единиц языка на всех уров­нях его структуры, либо (чаще) в более узком смысле — как совокупность правил построения: 1) лексических единиц, прежде всего слов (и их форм) из морфем, и 2) связных высказываний и их частей — из лексических единиц, отбираемых в процессе речи каждый раз соответственно выражаемой мысли. Первыми правилами занимается морфология, вторыми – синтаксис.

Все эти правила построения прямо или косвенно соотнесены с ка­кими-то чертами передаваемого содержания. Грамматические правила входят в общую систему соответствий между планом содержания и планом выражения языка, т. е. между значением (смыслом) и особенностями внешнего облика формируемых языковых единиц. Поэтому правила построения являются одновременно и правилами понимания выражае­мых смыслов, правилами перехода от воспринимаемого адресатом плана выражения высказывания к закодированному в нем плану со­держания.

 Те элементы содержания, которые стоят за грамматиче­скими правилами, называют грамматическими значениями. Грамматические значения представлены, конечно, не только в отдельных словах и их формах, но в еще большей мере — в осмысленных сочетаниях знаменательных слов и в целом предложении. Если в слове грамматические значения выражаются особенностями построения слова, его отдельными частями (например, окончаниями), чередованиями, Ударением и т. д., то в словосочетании и предложении к этим грамма­тическим средствам присоединяются другие — порядок расположения слов, интонация, служебные слова, обслуживающие все предложение или словосочетание, и т. д. Грамматические средства (или способы), применяемые в языках, являются формальными показателями соответствующих грамматических значений.

Своеобразие грамматических значений состоит в том, что они, в отличие от лексических значений, не называются в нашей речи прямо, а выражаются попутно, как бы мимоходом. Они сопутствуют лексическим значениям, которые одни только и называются прямо (именуются) в высказывании. Нетрудно, однако, убедиться в том, что в создании целостного значения высказывания, а также значения всех его осмысленных частей грамматические значения играют весьма су­щественную роль, ничуть не меньшую, чем лексические значения ис­пользованных в высказывании слов. Ср., например, сочетания подарок жены и подарок жене (слова те же, но изменено одно окончание и полу­чается совсем другой смысл); или достань палку! и достань палкой!; или — с более тонким различием — выпил воды и выпил воду; двести человек и человек двести (в -последнем примере словоформы те же, но изменение порядка их расположения создает добавочное значение приблизительности); ср., наконец, одно и то же слово вперед, употреб­ленное в качестве однословного предложения с повелительной инто­нацией (Вперед!) и с вопросительной интонацией (Вперед?). Именно грамматические значения организуют высказывание, делают его аде­кватным выражением мысли.

Для того чтобы лучше понять, что такое грамматическое значение и какова его роль в языке, рассмотрим короткое, состоящее всего из двух слов, русское предложение Петров — студент. Слова, входя­щие в состав этого предложения, выражают два лексических значе­ния: 1) имя собственное Петров выражает представление о конкрет­ном лице, носящем такую фамилию, 2) нарицательное существительное студент выражает понятие о классе лиц, учащихся в вузах. Но зна­чение предложения Петров — студент не сводится к простой сумме этих двух значений. Смысл данного предложения заключается в на­рочитом (специальном, стоящем в центре внимания) сообщении того факта, что личность «Петров» есть член класса (множества) «студенты». Мы можем выделить здесь следующие грамматические значения:

1) Значение утверждения некоторого факта (ср. вопрос о факте при другой, вопросительной, интонации: Петров студент?).

2) Значение нарочитого отождествления (в определенном отноше­нии) двух мыслимых единиц (ср. попутное упоминание о тождестве тех же единиц в Студент Петров не явился на экзамен).

3) Значение отнесенности факта к настоящему моменту (или пе­риоду) времени, что выражено здесь отсутствием глагола (ср.: Петров был студентом, Петров будет студентом).

4) Значение безусловной реальности факта, также выраженное отсутствием глагола (ср.: Петров был бы студентом, если бы не провалился на вступительных экзаменах или Будь Петров студентом, он получил бы место в общежитии).

5) Значение единственного числа, выраженное и в одном, и в дру­гом слове отсутствием окончания (ср. Петровы—студенты).

6) Далее оба существительных относятся к мужскому грамматиче­скому роду, что в данном случае, поскольку это существительные, обозначающие лиц, указывает на мужской пол (ср. Петрова — сту­дентка).

Мы видим, что грамматические значения выявляются в противопоставлениях. Грамматические противопоставления (оппозиции) образуют системы, называемые грамматическими   категориями.  Грамматическую категорию можно определить как ряд противопоставлен­ных друг другу однородных грамматических значений, систематически выражаемых теми или иными формальными показателями. Грам­матические категории чрезвычайно разнообразны. Так, есть категории двучленные, например, в современном рус­ском языке число (единственное : множественное), глагольный вид (совершенный : несовершенный); трехчленные, например, лицо (пер­вое : второе : третье); многочленные, например, в русском и многих других языках — падеж.

Грамматическая наука традиционно подразделяется на два больших отдела — морфологию, или грамматику слова, и синтаксис, или грамматику связной речи (и вообще единиц, больших, чем отдельное слово). Разделение на морфологию и синтак­сис в известной мере условно, так как грамматические значения, стоя­щие за изменением форм слова, полностью раскрываются только при учете синтаксических функций этих форм, т. е. их функций в рамках словосочетания и предложения. В составе «грамматики слова» выделяются область, связанная с образованием слов как лексических единиц языка, и область, связанная с образованием грамматических форм слова. Первую область называют наукой о словообразовании (иногда дериватологией), вторую — собственно морфологией.

25. Лексическое и грамматическое значение слова.

 (см. вопросы 13 и 24)

26. Части речи.

Говоря о частях речи, имеют в виду грамматическую группировку лексических единиц языка, т. е. выделение в лексике языка определенных групп или разря­дов, характеризуемых теми или иными грамматическими признаками, и лексико-грамматические разряды (классы) слов, на которые разделяются слова  языка на основании признаков: семантический (существительное имеет обобщенное значение – предмет, прилагательное – качество, свойство и т.д.), грамматический, который подразделяется на морфологический и синтаксический (способ связи с другими словами, какую функцию это слово выполняет в предложении).

Грамматические категории, характеризующие слова той или иной части речи, не совпадают или не вполне совпадают в разных языках, но они в любом случае обусловлены общим грамматическим значением данного класса слов.

Начинать нужно с выделения более крупных классов слов, чем отдельные части речи. Это прежде всего уже не раз встречавшиеся нам классы знаменательных и служебных слов, охватывающие каждый по нескольку частей речи традиционной схемы.

Внутри класса знаменательных слов прежде всего выделяются слова-названия и указательно-заместительные слова. Особое место в ряду знаменательных слов занимают междометия — слова, слу­жащие выразителями эмоций (ай, ой, ба, тьфу, ура, дудки) или сигналами волевых побуждений (эй, алло, цыц, брысь, стоп). Для междо­метий характерна синтаксическая обособленность, отсутствие формальных связей с предшествующим и последующим в потоке речи.

Отдельную группу, промежуточную между знаменательными и служебными словами, составляют «оценочные», или модальные слова, выражающие оценку достоверности факта (несомненно вероятно, по-видимому, кажется, как будто, может быть, вряд ли едва ли и т. п., также говорят, слыхать, якобы и др.) либо оценку его желательности или нежелательности с точки зрения говорящего (к счастью, к сожалению, на беду и др.). Модальные слова использу­ются в предложении в качестве вводных элементов.

Имя существительное  вы­ражает грамматическое значение предметности.Первичные синтаксические функции существительного — функции подлежащего и дополнения. Существительные используются также в качестве сказуемого (в ряде языков они выступают при этом в осо­бой предикативной форме), в качестве определения к другому существительному, иногда обстоятельства. Типичными грамматическими категориями существительного являются падеж и число.

Категория падежа выражается с помощью аффиксов либо с помощью аналитических средств — предлогов (или послелогов)  и порядка слов.  В принципе она многочленна, хотя система аффик­сального выражения падежа может состоять всего из двух членов (например, в английских существительных: общий падеж с нулевой флексией — притяжательный падеж с флексией -s), а может и вовсе отсутствовать. Содержание категории падежа составляют разнооб­разные отношения между существительным и другими словами в предложении, своеобразно отражающие отношения между реальными предметами, предметом и действием и т. д.

Категория числа выражается аффиксацией, редупликацией и другими средствами. Содержание категории числа составляют коли­чественные отношения, отраженные сознанием человека и формами языка. В языках мира кроме единственного и множественного встре­чается двойственное, иногда тройственное число, множественное небольшого количества, собирательное множественное и т. д. С дру­гой стороны, в некоторых языках выражение числа в существитель­ном вообще необязательно.

Из других грамматических категорий существительного широко распространена категория определенности/неопределенности (обычно выражаемая артиклем, который может быть слу­жебным словом, как в английском, французском, немецком, древнем и современном греческом, арабском, или же аффиксом — как опре­деленный артикль скандинавских языков, румынского, болгарского, албанского). Неопределенность может выражаться отсутствием ар­тикля (например, в болгарском) или специальным неопределенным артиклем. В языках, не имеющих определенности/неопределенности как развитой грамматической категории, выражение соответствующих значений могут брать на себя другие грамматические категории, например категория падежа (ср. выпил воды—выпил воду).

Встречающиеся в ряде языков классификационные категории имени существительного, такие, как грамматический род в индоевропейских и семитских языках или именной  класс в ряде языков Африки, некоторых кавказских и др., служат главным об­разом средством оформления синтаксической связи (согласование разных слов с именем существительным.

 Имя прилагательное выражает грамматическое значение качества или свойства, называемого не отвлеченно, само по себе, а как признак, данный в чем-то, в каком-то предмете: не белизна а белое что-то, белый (снег, или хлеб, или мел — вообще какой-то предмет, который мог бы быть обозначен существительным мужского рода) или белая (шаль, стена и т.д.— вообще какой-то предмет, обо­значенный существительным женского рода) и т. д. Как говорит Щерба, «без существительного, явного или подразумеваемого, нет прилагательного». Или же: будучи употребленным без существи­тельного, прилагательное само становится названием предмета (по одному из его признаков), т. е. существительным (ср. слепой старик и слепой), либо названием свойства в отвлечении от носителя, т. е. опять существительным, только другого типа (новое в смысле ‘новизна'). Грамматическая подчиненность прилагательного сущест­вительному проявляется в одних языках в его согласовании с суще­ствительным, в других — в его линейной позиции в составе атрибу­тивной группы перед существительным (например, в английском языке между артиклем и существительным) или, напротив, после него.

Первичные функции прилагательного — функция определения и сказуемого (его именной части). Иногда эти функции разграничива­ются употреблением специальных рядов форм. Так, в немецком языке атрибутивным формам прилагательного, различающимся (в порядке согласования) по роду, числу и падежу, противостоит предикативная форма, единая для всех родов и для обоих чисел (например, krank 'болен, больна' и т. д.). В русском языке в атрибутивной функции нормально используется полная форма (больной и т. д.), а в преди­кативной возможна и полная и краткая (болен), иногда со смысло­вой дифференциацией: ом болен (временное, преходящее свойство) — он больной (постоянное свойство), ом зол ('раздражен') — ом злой (вообще). Признаки, обозначаемые прилагательными, во многих случаях могут варьироваться по степени интенсивности. Отсюда специфическая грамматическая категория качественных прилага­тельных, категория степеней сравнения.

 Глагол в большинстве языков состоит из двух рядов образований: из собственно глагола (лат. verbum finitum), например читаю, читал, читай, читал бы, и так называемых верббидов, на­пример читать, читающий, читанный, читая, совмещающих при­знаки глагола с признаками некоторых других частей речи .

Собственно глагол — это глагол-сказуемое, вершина и организующий центр предложения. Собственно глагол выражает грамма­тическое значение действия, т. е. признака динамического, протека­ющего во времени, причем называет этот признак не отвлеченно, а, как выразился А. А. Потебня, «во время его возникно­вения от действующего лица». «В понятие о глаголе,— про­должал Потебня,— непременно входит отношение к лицу, каково бы ни было это последнее: известное или нет, действительное или фик­тивное». Отношение к «неизвестному лицу» мы имеем в неопределенно-личном употреблении глагола (говорят, нем. man sagt, фр. on parle .: тем же значением), также в обобщенно-личном употреблении (что посеешь, то и пожнешь), отношение к «фиктивному лицу», в част­ности, в безличных глаголах (светает, смеркается, нем. es dammert 'смеркается', англ. it is raining 'идет дождь' — букв. 'дождит'). В грамматическое понятие «действующее лицо», разумеется, входит и «действующий предмет», и «страдающее» лицо или предмет, и т. д., короче, все то, что может обозначаться подлежащим при данном глаголе.

Наиболее типичными грамматическими категориями глагола-ска­зуемого являются время, наклонение и залог.

Категория времени служит для локализации во времени того действия, которое обозначено глаголом; граммемы этой категории выражают различные типы отношений между временем действия и моментом речи, а иногда между временем действия и каким-то другим моментом, помимо момента речи. В последнем случае мы имеем дело со специальными «относительными временами» (такими, как плюс­квамперфект — прошедшее, предшествующее другому прошедшему, будущее предварительное», «будущее в прошедшем» и т. п.) либо с относительным употреблением «основных» времен (Ему показалось, что в доме кто-то ходит, где форма настоящего времени выражав одновременность действию главного предложения показалось). Особо выделяют переносное употребление времен, например распространен­ное во многих языках «настоящее историческое» в рассказе о прошлом (Иду я вчера по улице...).

Категория наклонения выражает отношение действия, обо­значенного глаголом, к действительности, а в ряде случаев — к воле и желанию, иногда к личному опыту говорящего. Соответственно различают наклонение реальности — изъявительное (индикатив) и те или иные противопоставленные ему граммемы, представляющие глагольное действие как вовсе нереальное или как возможное, пред. полагаемое, допустимое, обусловленное в своем осуществлении дру­гим действием; как желательное и даже прямо требуемое от адресата речи либо как запрещаемое и т. д. Прямое побуждение к действию во многих языках выражается формами императива (повелительного наклонения). Более разнообразен состав, функции и номенклатура других «наклонений неполной реальности».

К наклонениям можно отнести специальные вопросительные и отрицательные формы глагола, например в английском языке — аналитические вопросительные и отрицательные формы со вспомога­тельным глаголом to do (Do you speak English? 'Говорите ли вы по-английски?').

Категория залога тесно связана со структурой предложения. В ряде языков выступает система двух противопоставленных залогов — актива и пассива. Активом, или действительным залогом, называется такая форма гла­гола, при которой подлежащее соответствует действующему лицу («Рабочие строят дом»), а пассивом, или страдательным залогом,— такая, при которой подлежащее, напротив, соответствует объекту действия («Дом строится ра­бочими», «Дом строится», «Дом был построен» и т. п.) или — в неко­торых языках — также адресату (англ. «Не is given a book» 'Ему дали книгу').

Особое место среди глагольных категорий занимает грамматиче­ская категория вида, противопоставляющая друг другу разные типы протекания и распределения действия во времени. Так, в рус' ском и в других славянских языках противопоставлены совершенный вид (решил, взобрался), выражающий действие как неделимое целое (обычно действие, достигающее своего предела), и несовершенный вид (решал, взбирался), выражающий действие без подчеркивания его целостности, в частности направленное к пределу, но не достигающее его, действие в процессе протекания или повторения, непредельное (имел), общее понятие о действии и т. д. В английском языке противопоставлены конкретно-процессный вид (Progressive), например he is writing 'он пишет в данный момент', и общий вид—he writes ‘он пишет вообще'.

Будучи сказуемым, глагол всегда, как было отмечено, соотносится с «действующим лицом», а в известных случаях — и с другими «ли­цами» в предложении. Если соотнесенность с различными лицами выражается в самом глаголе тем или иным формальным различием, мы говорим, что глагол имеет категорию лица (в широком смысле, включая число, а также род и грамматический класс). На­личие глагольной категории лица иногда делает ненужным подлежа­щее (так, в пойду, пойдешь и так ясно, кто выполняет данное дей­ствие). При использовании же подлежащего глагол, имеющий кате­горию лица, согласуется с подлежащим в лице и числе.

Причастие совмещает свойства глагола и прилагатель­ного, представляют действие как свойство предмета или лица. Деепричастие совмещает свойства глагола и наречия. Дее­причастие называет действие как признак, характеризующий другое действие («сказал смеясь», «сидел ссутулившись»).

Наречие по его грамматическому значению определяют как «признак признака». Как отметил Потебня, наречие называет «признак... связуемый с другим признаком, данным или возникающим, и лишь чрез его посредство относимый к предмету» 2. Так, в очень сладкий виноград, снаружи красивый дом, поезд шел быстро, железо накаляется докрасна существительные на­зывают предметы, прилагательные и глаголы — признаки предметов (данные — сладкий, красивый или возникающие — шел, накаляется), а наречия — признаки этих признаков. Наречия функционируют в предложении как обстоятельства, относимые к глаголу, к прилага­тельному, к неглагольным предикативам (он спозаранку начеку). Лишь реже наречие относится прямо к существительному (яйца всмят­ку, совсем ребенок). Для наречия характерно отсутствие каких-либо грамматических категорий (и соответствующего им формообразования), кроме кате­гории степеней сравнения (у качественных наречий).

 Грамматическое значение имени числительного — зна­чение количества, представляемого как количество чего-то (пять столов, пять чувств) или же как абстрактное число (пятью пять — двадцать пять); как точно определяемое количество или как коли­чество неопределенное (много, мало столов).

Служебные слова образуют отдельную подсистему служебных частей речи, которая сильно видоизменяется от языка к языку. Могут быть выделены «морфологические» и «синтаксические» служебные слова. Первые участвуют в образовании аналитических форм. Это — предлоги (или послелоги), артикли, вспомогательные глаголы, слова степени (англ. more, most; фр. plus и т. д.), частицы типа русск. бы и т. д. К ним же примыкают и служебные слова, оформ­ляющие аналитические лексемы, например возвратное местоимение ряда языков как составная часть некоторых глаголов. Синтаксические служебные слова обслуживают словосочетания и предложения.

27. Синтаксис. Словосочетание и предложение.

Синтаксис определятся как грамматиче­ское учение о связной речи, о единицах более «высоких», чем слово. Синтаксис начинается там, где мы выходим за пределы слова или устойчивого  сочетания слов, где начинается связная речь с ее сво­бодной комбинацией лексических единиц в рамках переменного сло­восочетания и предложения. Конечно, эпитет «свободная» не означает отсутствия правил. Комбинация лексических единиц осуществляется по определенным законам и моделям, изучение которых и составляет задачу синтаксиса.

Центральным понятием синтаксиса является предложение — основная ячейка, в которой формируется и выражается человеческая мысль и с помощью которой осуществляется речевое общение людей.

Специфика предложения по сравнению с «нижестоящими» языко­выми единицами заключается в том, что оно есть высказывание, оно коммуникативно. Это значит, что оно 1) соотнесено с опре­деленной ситуацией и 2) обладает коммуникативной установкой на утверждение (или отрицание), на вопрос или на побуждение к чему-либо. Коммуникативность предложения конкретизируется в синтак­сических категориях модальности и времени. Эти последние выража­ются в глагольных формах наклонения и времени, а также (особенно при отсутствии глагола) с помощью интонации, модальных слов, слов, обозначающих локализацию во времени.

По своей структуре предложения очень разнообразны. Они могут реализоваться с помощью одного слова (Пожар! Воды! Светает. Иду! Великолепно! Домой?), в частности аналитической формы слова (По коням! Буду рад!), но чаще реализуются с помощью более или менее сложного сочетания слов.

От слова однословное предложение внешне отли­чается интонацией. По содержанию же между словом пожар и одно­словным предложением Пожар! — громадное различие. Слово пожар есть просто название определенного класса реальных явлений (и соответствующего понятия), способное в речи обозначать и каждое отдельное явление этого класса. Предложение Пожар! — уже не просто название, а утверждение о наличии данного явле­ния, т. е. пожара, в данной конкретной ситуации, в данный момент времени, утверждение, сопровождаемое также теми или иными эмоциональными коннотациями и т. д. Аналогичным образом словоформа воды есть название известного вещества, постав­ленное в определенное отношение к другим словам потенциального контекста. Предложение Воды! есть просьба, требование, побуждение к реальному действию в данной конкретной ситуации.

Предложение, реализуемое сочетанием слов, чаще всего обладает предикативной структурой, т. е. со­держит либо предикативную словоформу («Солнце взошло», «Летят журавли», также с неглагольным предикативом «Здесь жарко»), либо, и без подобной формы, два четко соотнесенных главных члена — подлежащее и сказуемое (Он — студент университета'. Снег бел', Факт налицо). Всюду здесь уже сама конструкция свидетельствует о том, что перед нами предложение. И все же по-настоящему эти конструк­ции становятся предложениями благодаря интонации, с которой они произносятся (ср. «Солнце взошло» с повествовательной и «Солнце взошло?» с вопросительной интонацией).

 Некоторые языковеды, подчеркивая различие между сочетаниями, содержащими предикативное слово, и сочетаниями, такого слова не содержащими, предпочитают обозначать термином «словосочетание» только последний вид сочетаний. Уместнее представляется однако, другая точка зрения: словосочетание определяется как любое соединение двух или более зна­менательных слов, характеризуемое наличием между ними формально выраженной смысловой связи. Сло­восочетание может совпадать с предложением или быть частью предложения, а предложение, как сказано, может реализоваться в виде снабженного той или иной интонацией словосочетания, ряда связан­ных между собой словосочетаний или отдельного слова (также отдель­ного знаменательного слова, сопровождаемого служебным, например Придешь ли?).

28.Синтаксические связи.

Синтаксической связью мы называем всякую формально выраженную смысловую связь между лексическими единицами (сло­вами, устойчивыми словосочетаниями), соединившимися друг с дру­гом в речи, в акте коммуникации. Обычно выделяют два главных типа синтаксической связи — сочинение и подчинение.

Примеры сочинительной связи слов: стол и стул; я или ты; строг, но справедлив. Для сочинительной связи характерна равноправность элементов, что проявляется в возможности переста­новки без существенного изменения смысла (хотя при союзах и, или первое место в сочетании обычно обладает большим «весом», чем второе: ср. жена и я — я и жена). При сочинении связанные элементы однородны, функционально близки; обычно не отмечается, чтобы один из них как-то изменял свою грамматическую форму под влиянием другого.

Примеры подчинительной связи: ножка стола, по­душка из пуха, пуховая подушка, читаю книгу, читаю вслух. Здесь отношения неравноправные: один элемент (ножка, подушка, читаю) является главенствующим, определяемым (в широком смысле), другой элемент (...стола, ...из пуха, пуховая, ...книгу, ...вслух) — под­чиненным, зависимым, определяющим, уточняющим значение первого.

Элементы здесь либо вообще нельзя поменять ролями (например, в читаю книгу, читаю вслух), либо нельзя поменять ролями без коренного изменения смысла (пух из подушки имеет другое значение,; чем подушка из пуха, ср. брат учителя и учитель брата). В русском и во многих других языках выбор грамматической формы подчинен­ного слова (если оно многоформенное) обычно диктуется формой или фактом наличия слова главенствующего. Впрочем, как мы уви­дим, маркировка подчинительной связи может даваться и в главенствующем слове. Некоторые лингвисты называют словосочетания с подчинительной связью синтагмами.

В связной речи синтаксические связи взаимно переплетаются, причем подчинение используется шире и играет более существенную роль в организации высказывания, чем сочинение.

Синтаксической функцией данной единицы (слова, устойчивого словосочетания) называется отношение этой единицы к тому целому, в состав которого она входит, ее синтакси­ческая роль в предложении или в переменном словосочетании. Име­ются в виду функции членов предложения, а также вставных элемен­тов речи (вводных слов, обращений) и т. д. Способы фор­мального выражения синтаксических связей и синтакси­ческих функций:

А. Выражение синтаксических связей и функций с помощью форм слова, т. е. морфологическим путем. Сюда входят: 1) со­гласование, 2) управление.

1. Согласование состоит в повторении одной, нескольких или всех граммем одного слова в другом, связанном с ним слове. Сюда относится согласование сказуемого с подлежащим в русском и многих других языках, например: Я читаю. Ты читаешь. Она поет, Мы работаем и т. д. (в глаголе повторены граммемы лица и числа, содержащиеся в подлежащем); Он читал. Она писала. Они работали, Книга оказалась интересной, Книги оказались интересными (в сказу­емом повторены граммемы рода и числа) и т. д. Согласование широко используется как средство выражения определительных связей, причем граммемы определяемого (господствующего) слова повторяются в определяющем. В русском языке в этом случае повторяются граммемы рода, числа и падежа: новая книга, новую книгу, о новой книге, новые книги и т. д. Особое использование согласования наблюдается при замене слова-названия словом-заместителем, например «Брат купил книгу. Она оказалась интересной» (повторение в слове-заместителе граммем рода и числа).

2. Управление состоит в том, что одно слово вызывает в связанном с ним другом слове появление определенных граммем, не повторяющих, однако, граммем первого слова. Управление широко используется как средство выражения подчинительных связей. Таак, переходный глагол требует в русском и во многих других языках постановки дополнения в винительном падеже («читаю книгу. другие разряды глаголов управляют другими падежами без предлогов — дательным («радуюсь весне»), родительным («добиваюсь результатов», «лишился покоя», «хотел добра»), творительным («шевелю губами», «казался счастливым») и различными предложными сочета­ниями («бороться против пошлости», «участвовать в концерте и т. д.). Постановки зависимых от них слов в определенных падежах и с определенными предлогами требуют и другие слова — существительные (ср. «жажда знаний», «исключение из правила»), прилага­тельные («полный сил», «довольный покупкой», «склонный к авантю­рам»), наречия («наравне со мной»), неглагольные предикативы («было жаль беднягу»). Свои особенности управления имеют (в частности, в русском и других славянских языках) отрицательные предложения (ср. пишу стихи — не пишу стихов).

Б. Выражение синтаксических связей и функций с помощью аранжировки (порядка слов). Различаются следующие случаи.

1. Соположение (т. е. постановка рядом) того, что связано по смыслу, выражение смысловой связи слов через их позиционную близость. Когда соположение оказывается единственным средством обозначения синтаксической связи, его называют позиционным примыканием. Ср. в русском языке примыкание наречия: "Он громко спорил, долго не соглашался, но наконец уступил»; «Очень старательный, но неопытный»; «Старательный, но очень неопытный» и т. д.; в английском— примыкание прилагательного-определения к существительному: an English book 'английская книга', a sweet smell 'сладкий запах', red. roses 'красные розы'.

2. Тенденция к закреплению определенных мест в предложении за определенными членами предложения наблюдается во многих языках, однако там, где члены предложения четко разгра­ничены морфологическими средствами, тенденция эта может посто­янно нарушаться. Именно такова картина в русском языке: рядом с наиболее привычным «прямым» порядком слов (подлежащее — гла­гол — дополнение) широко представлена инвер­сия, или «обратный» порядок в разных вариантах. Например, не только Отец любит дочку, но еще пять разновидностей: Дочку любит отец. Отец дочку любит. Дочку отец любит. Любит отец дочку и Любит дочку отец. Но иногда и в русском языке роль порядка слов в разграничении членов предложения оказывается решающей, на­пример, если у существительных, выступающих в качестве подлежа­щего и дополнения, именительный падеж совпадает с винительным: Мать любит (любила) дочь. Весло задело (заденет) платье. Бытие определяет сознание. Мотоцикл обгоняет (обогнал) грузовик и т. д. Во всех этих предложениях ни окончания падежей, ни согласование глагола не указывают, которое из двух существительных является подлежащим. Только порядок слов заставляет нас понимать первое существительное как подлежащее, а второе — как прямое дополнение.

В примерах такого типа инверсия подлежащего и дополнения либо вовсе не применяется, либо возможна лишь в особых случаях, когда разграничение этих членов предложения обеспечивают какие-то дополнительные факторы: параллелизм построения соседних предложений (поддержанный параллелизмом интонационным) в примерах типа «В этой семье сына любит отец, а дочь любит мать» (мать остается подлежащим) либо лексические значения слов, под­сказывающие одно определенное направление связи как единственно естественное («Весло порвало платье», с инверсией — «Платье порвало весло», поскольку платье рвется, а весло нет). В языках, в которых падеж подлежащего и падеж дополнения не разграничиваются мор­фологически у всех или у громадного большинства слов, определен­ный порядок следования этих членов предложения уже не является только «тенденцией». Он становится обязательным правилом, и мы говорим, что для данного языка характерен фиксированный порядок слов. Так, в англ. The father loves the son 'Отец любит сына' или фр. Le pere aime le fits с тем же значением инверсия подле­жащего и дополнения невозможна (перестановка соответствующих слов создаст другой смысл: 'сын любит отца'), хотя некоторые другие виды инверсии (выдвижение в начало предложения обстоятельства времени, обстоятельства места, косвенного дополнения и т. п.) в этих языках встречаются.

3. Порядок слов характеризует типы предложений. Так, в русском и в некоторых других языках в бессоюзных условных придаточных предложениях глагол всегда ставится на первое место:

«.Назвался груздем, полезай в кузов» (т. е. «Если назвался...»), «Окажись  он поблизости, все обошлось бы благополучно» (т. е. «Если бы он оказался...») и т. д. В немецком языке в главном предложении собственно глагол стоит на втором месте, а в придаточном предло­жении (кроме бессоюзных условных) — на самом конце. В ряде языков в общевопросительном предложении, т. е. таком, которое содержит запрос о правильности или ложности некоторого допу­щения и рассчитано на ответ да или нет, глагол всегда выдвигается на первое место. Ср. повествовательное и общевопросительное пред­ложения: англ. «The house has a garden» 'При доме есть сад' — «Has the house a garden?» 'Есть ли при доме сад?', нем. «Er kommt morgen» 'Он придет завтра' — «.Kommt er morgen?» 'Придет ли он завтра?' В русском языке, как показывают переводы примеров, такое изме­нение порядка слов тоже наблюдается, но оно не стало у нас обяза­тельным правилом.

29. Грамматическая структура предложения. Члены предложения.

В синтаксисе простое предложение – центральная единица. Простые предложения подразделяется на коммуникативные типы: повествовательное, вопросительное, побудительное, восклицательное. По характеру выражения отношения к действительности предложения делятся на утвердительные (утверждаются как реальные) и отрицательные (утверждаются как нереальные). По наличию или отсутствию второстепенных членов выделяют распространенные и нераспространенные предложения.

Сложное предложение представляет собой объединение по определенным грамматическим правилам двух или более предложений на основе той или иной грамматической связи. Связь частей сложного предложения осуществляется при помощи:

1.     интонации

2.     союзов (сочинительных и подчинительных)

3.     союзных слов (знаменательные слова, которые служат средством связи придаточного предложения с главным и выполняющие одновременно функцию члена предложения):

а) местоимения (то, что, который, чей, сколько)

б) наречия (где, когда, откуда).

В русском языке союзные слова могут совпадать по звучанию, т.е. могут быть омонимами: что – союз, что – союзное слово. Например, Я думаю, что все придут на лекцию, здесь что выступает как союз , Всего, что знал еще Евгений, в этом случае что выступает как союзное слово в роли дополнения. It was late when he came home (союз), I don’t know when he came (союзное слово).

Союз как тождественен союзу что: Все смотрели, как (что) студенты пишут.

Предложения в зависимости от средства связи делятся на союзные, бессоюзные, сложноподчиненные, сложносочиненные.

Главные члены предложения являются центром структуры, его ядром, образуют минимальную структуру предложения. Чтобы передать сообщение в русском языке достаточно наличие субъекта и предиката. Без второстепенных членов предложение является ущербным.

Подлежащее – грамматически независимый член предложения, обозначающий предмет или явление. В роли подлежащего выступает существительное. Однако в роли подлежащего может употребляться любая субстантивированная форма, например Больной выздоравливает. В русском языке в роли подлежащего могут выступать и несубстантивированные формы, например Курить вредно.

Сказуемое – главный член предложения, формально зависящий от подлежащего. Сказуемое обозначает процессный или бытийный признак предмета, который выражен подлежащим. В роли сказуемого выступают глагол, существительное, прилагательное.

Второстепенные члены предложения:

1.      Определение – грамматически зависимый член предложения, поясняющий любой член предложения с предметным значением, обозначающий признак качества или свойства предмета. В роли определения выступает прилагательное и притяжательное местоимение. (Наш сад. Пишущий студент).

Все определения согласованные, они связаны с определенным существительным по способу согласования. Они согласуются с определенным словом в падеже и числе.

Существуют несогласованные определения, т.е. по способу управления или примыкания. Несогласованные определения выражаются всегда именем существительным в косвенном падеже Улицы города. В роли несогласованных определений могут выступать: прилагательные в сравнительной степени (материал покрепче), наречиями (рубашка навыпуск), инфинитивом, устойчивым словосочетанием (лошадь серой масти).

2.      Дополнение – грамматически зависимый член предложения, поясняющий любой член предложения со значением действия, предмета, признака. Основной вид связи – управление. В роли дополнения выступает имя существительное в косвенном падеже. Дополнение может быть прямым и косвенным.

3.      Обстоятельство – грамматически зависимый член предложения, выполняющий функцию выяснения членов предложения со значениями действия, признака. Обстоятельство выражается наречием или существительным с предлогом и без него. (Идти полем, Плыть по реке). Выделяют обстоятельства времени, образа действия, причины и т.д.

30. Актуальное членение предложения.

Кроме определенной формально-синтаксической структуры каждое предложение (исключая однословные) характеризуется той или иной линейно-динамической структурой, воплощающей его так называемое актуальное членение. Для того чтобы уяснить себе эти понятия, сопоставим следующие русские предложения:

(1) В четверг я дам тебе книгу.

(2) Книгу я дам тебе в четверг.

(3) В четверг я дам книгу тебе.

(4) В четверг книгу дам тебе я.

(5) В четверг книгу я тебе дам.

Во всех пяти случаях говорится об одном и том же факте дейст­вительности; все пять предложений передают одну и ту же вещественную информацию. Содержание этой инфор­мации явствует из грамматической структуры данного предложения и из его лексического наполнения, которые во всех пяти вариантах остаются теми же. Во всех вариантах дам является сказуемым, я— подлежащим, книгу — прямым дополнением, тебе — косвенным до­полнением, а в четверг — обстоятельством времени. Вместе с тем лю­бой носитель русского языка отчетливо чувствует, что каждое из пяти предложений отличается по смыслу от четырех других. В чем же здесь дело? Какова природа этих смысловых различий?

Совпадая по передаваемой ими вещественной информации, эти предложения различаются по содержащейся в них актуальной информации. Цель, которую ставит перед собой говорящий, здесь каждый раз другая. Избирая первый вариант, он либо хочет сообщить о факте в целом, не выделяя особо отдельных моментов либо, при более сильном ударении на последнем слове, подчеркнуть» что даст он именно книгу (а не, скажем, конспект лекций и т. п.). Во втором — четвертом вариантах выделяются другие моменты: что книга будет дана в четверг (а не в другой день), будет дана адресату сообщения (а не другому лицу), что даст ее именно говорящий (а не кто-либо другой). В пятом варианте подчеркивается, что передача книги действительно состоится, что факт этот будет иметь место непременно (такой вариант уместен, например, в случае, если было высказано сомнение или был задан вопрос, будет или не будет дана книга). Очевидно, варианты второй — пятый (и первый при усилен­ном ударении на слове книгу) используются в тех случаях, когда говорящий хочет информировать о какой-то стороне факта, в осталь­ном уже известного собеседнику. Только ради сообщения об этой еще неизвестной стороне факта и реализуется данное высказывание. Таким образом, актуальная информация есть как бы тот угол зре­ния, под которым подается вещественная информация, то, без чего сама вещественная информация теряет свою целенаправленность.

Актуальная информация передается линейно-динамической орга­низацией предложения, т.е. последовательностью его элементов и местом логического ударения, а также использованием некоторых других грамматических и лекси­ческих средств, обслуживающих членение предложения на две взаимно соотнесенные части — так называемые тему и рему.

Тема — это то, что служит отправной точкой, своего рода «трам­плином» для развертывания актуальной информации и что обычно (но не всегда) в какой-то мере известно адресату сообщения или са­моочевидно для него. Рема — это то, что сообщается о теме, что составляет «ядро» и основное содержание высказывания.

В простейших случаях тема может совпадать с подлежащим, а рема (здесь курсивом) — со ска­зуемым, например «Брат уехал», но нередко отношение оказывается обратным: «Уехал брат» (ответ на вопрос «Кто уехал?»). Ср. далее: «Молоко привезли», «У девочки грипп», «В доме кто-то был». Тема, как правило, дана ситуацией общения или предшествующим контекстом и потому даже может быть опущена без ущерба для понятности пред­ложения (все приведенные примеры можно превратить в неполные предложения, сохранив в них только часть, набранную курсивом). Рема, напротив, не может быть опущена. Так, если указание на лицо говорящего или собеседника не входит в рему, соответствующее личное местоимение в им. п. в русском и в некоторых других языках часто опускается: «Книгу дам тебе в четверг»; «Эту работу можете закончить». Однако, если указание на лицо входит в рему, пропуск личного местоимения — подлежащего абсолютно невозможен: «Книгу Дам тебе я»; «Работу закончишь ты».

Иногда рема целиком состоит из одного только нового, неиз­вестного для собеседника: «Секретаря зовут Михаил Семенович»; «Сойдите на четвертой остановке». Часто, однако, рема содержит элементы, уже известные, и новизна заключается только в их соот­несении с темой: «Это сделаю я»; «Я еду в Москву».

Существуют предложения, в которых и тема и рема состоят из «нового» (обычно в начале речи), например «Жили-были дед и баба»; «Однажды играли в карты у конногвардейца Нарумова» (первые слова «Пиковой дамы» Пушкина). В русском языке в подобных предложениях глагол часто стоит на первом месте или, во всяком случае, предшествует подлежащему. В языках с фиксированным порядком слов нередко перед глаголом ставится «формальное подлежащее», а основное подлежащее (являющееся ремой) следует за глаголом: нем. «Es war einmal ein Konig» 'Жил-был однажды король'.

В связном повествовании, в диалоге и т. д. рема предшествующего предложения обычно становится темой последующего.

 В рассмотренных до сих пор примерах тема линейно предшествует реме. Такую последовательность чешский языковед В. Матезиус (1882—1945), разработавший основы теории актуального членения предложения, называл «объективным порядком», при котором «мы движемся от известного к неизвестному, что облегчает слушателю понимание произносимого». Существует и обратный по­рядок — «субъективный» (по Матезиусу), когда рема выдвигается в начало, что придает ей особую значимость. В этом случае предложе­ние всегда характеризуется особым интонационным контуром, специальным подчеркиванием ремы, а в плане содер­жания — большей эмоциональностью и экспрессивностью. Ср. «Я дам тебе книгу» — с усиленным ударением на я.

 Помимо интонации и порядка слов есть и другие средства передачи актуальной  информации: не­которые лексические элементы (усилительно-выделительные частицы, местоимения), специальные синтаксические конструкции, артикли, залоговые трансформации (например, замена актива пассивом и наоборот) и т. д.

Так, частица даже выделяет и подчеркивает рему: «Даже она этого не знала»; «Она даже этого не знала»; «Она этого даже не знала»; а энклитическая частица -то иногда подчеркивает тему: «Я-то этого не знал», «Ему-то я говорил». Неопределенные местоимения чаще сопровождают рему, а указательные — тему. Ср. «Такую (или эту, или вот какую) историю рассказал мне один знакомый (или кто-то из друзей)».

Оборот с что касается оформляет тему («Что касается меня, то я этого не знал»). А примером синтаксических конструкций, оформ­ляющих рему, когда она оказывается подлежащим в предложении, могут служить англ. that is he who..., фр. c'est lui qui... и т. п., например «That was Mr. Brown who told me this story» 'Эту историю рассказал мне мистер Браун'; «C'est moi qui ai fini le premier» 'Первым закон­чил я'. Значительная распространенность подобного выделительного оборота в ряде языков связана с тем, что в этих языках порядок слов служит средством в первую очередь формально-синтаксического чле­нения предложения и лишь в очень ограниченных размерах может привлекаться для передачи актуального членения. Подобным же образом строятся выделительные конструкции для ремы, выступа­ющей в функции других членов предложения. Ср, фр. «C'est le style que j’ admire» 'Я восхищаюсь стилем' (именно стилем, а не чем-либо другим.)

Употребление неопределенного артикля нередко характерно для ремы, а определенного артикля — для темы. Ср. нем. «Die Tur offnete sich, und ein Greis trat ins Zimmer» 'Дверь открылась, и в комнату вошел старик' — «Die Tur offnete sich, und der Greis trat ins Zimmer» 'Дверь открылась, и старик вошел в комнату'.

Замена залога может быть связана с изменением актуального членения предложения. В английском предложении John loves Mary всегда, а в аналогичном русском Ваня любит Машу при отсутствии логического ударения на Ваня первое слово составляет тему или входит в нее. Если же по ситуации темой должны быть Магу и Маша, а ремой John и Ваня, то в русском языке мы можем изменить либо место логического ударения {Ваня любит Машу), либо порядок слов (Машу любит Ваня), либо еще и залог (Маша любима Ваней), причем последнее вовсе не обязательно. В английском языке изменение порядка слов без изменения залога в данном случае невозможно, а потому трансформация в пассив становится главным средством, с помощью которого может быть передано изменение актуального чле­нения: «Mary is loved by John» (иной способ — использование приве­денной выше выделительной конструкции «That is John who loves Mary»). Сходным образом обстоит дело во французском, немецком и в ряде других языков.